все равно не видела той штуки, которую несли сейчас на руках рабочие, но Римо сразу узнал ее. Именно ее он видел на фреске в катакомбах Рима. Секунду он следил, как трое мужчин ставят на землю массивное мраморное основание, затем кинулся к ним на помощь. Слегка приподняв кончиками пальцев тяжелый постамент, он в одиночку понес изваяние к сокровищнице, взойдя на крыльцо, вытер о порог ноги и шагнул в комнату. Квадратное основание постамента в точности совпало со светлым квадратом на полу из африканского черного дерева.

Это был мраморный бюст. Возраст изваяния насчитывал веков сорок, но изображенное лицо можно было бы узнать даже без густой бороды. Слегка повернув голову на мощной шее, с постамента на Римо смотрел мистер Эрисон.

Машинально опустив взгляд, Римо разобрал на мраморе короткую надпись греческими буквами: «Арес»

– Арес... греческий бог войны... ну да, по-английски – Эрис... Так вот, черт возьми, откуда это имя!

Чиун и Римо расставляли сокровища по комнатам три полных дня. За это время до Пу дошла некая информация: якобы Римо, в уплату за заслуги перед Синанджу, освобожден от своих обязательств перед ней.

Поэтому Пу и отправилась в дом Мастеров Синанджу. И приступила к активным действиям. Она рыдала у порога. Рвала на себе волосы. Рыдала громче, если неподалеку проходил кто-то из односельчан. Посылала неверному мужу оскорбления и проклятия. Угрожала, что во всей Синанджу не останется ни одной живой души, которая не узнает, как подло пренебрег Римо супружескими обязанностями.

Последняя угроза не очень пугала Римо: об этом и так давно уже знали все. Поговорить Пу Каянг всегда любила.

Пу распростерлась на ступенях дома Мастеров Синанджу и заявила, что она – оскорбленная и покинутая женщина.

– И когда, как ты думаешь, это кончится, папочка?

– На пятый день, – ответствовал Мастер.

– Почему именно на пятый день?

– На пятый день она устанет и будет готова.

Чиун не удосужился объяснить, к чему именно.

На пятый день Чиун приблизился к лежавшей на ступенях Пу и что-то шепнул ей на ухо. После чего покинутая жена позволила ему помочь ей подняться на ноги и проводить ее к дому пекаря в деревне.

– Готово, – известил Чиун, вернувшись в дом Мастеров.

– А что это ты ей сказал? – полюбопытствовал Римо.

– Сорок две тысячи «зеленых» наличными, – ответил Чиун. – А по-твоему, что еще мог я сказать ей? Что все в порядке и все идет хорошо? Что ваш брак, мол, благополучно распался? Что ей будет лучше без тебя, и так далее?

– Деньги-то немалые, – вздохнул Римо.

– Она их заслужила, – ответил Чиун. – То, что она устраивала на нашем крыльце, – это настоящее, подлинное искусство.

– А почему ты так уверен, что мы больше ничего не услышим об Анне Чутесовой?

– Разве не в точности покрывает статуя светлое пятно на полу и не разительным ли показалось тебе сходство?

– Да, это так.

– Тогда будь уверен, больше эта белая здесь не появится.

Чиун удовлетворенно тряхнул бородой.

– Мне бы хотелось, чтобы было наоборот, папочка.

– В свое время тебе хотелось есть мясо.

– Анна – не мясо. Она особенная.

– Это только иллюзии, Римо.

– И веришь, мне не нужно ничего, кроме этих иллюзий.

– Верю, – закивал Чиун. – И верю еще, что тебе совершенно нет дела до того, что я об этом думаю. Тебе нет дела и до интересов Дома Синанджу – ни до чего, кроме иллюзий великого Римо Уильямса. Но да будет тебе известно, здесь учитываются только мои иллюзии.

И удаляясь в глубину комнат, Чиун на все лады повторял слово «мои», но с каждым разом все тише и умиротвореннее, благодаря исцеляющему душу лицезрению обретенных вновь сокровищ Синанджу.

Анна Чутесова позвонила на седьмой день, но новости ее были весьма нерадостными. Римо придется срочно вылететь в Америку на предмет спасения доктора Смита. Доктор Смит, шеф санатория «Фолкрофт», сошел с ума.

– Сидит и повторяет: «сорок четыре – сорок – или война до победного», – устало пожаловалась Анна.

– Смитти?

Римо не верил своим ушам.

– Ну да. Я звоню прямо из «Фолкрофта».

– А как тебе туда удалось пробраться?

– Говорю же тебе – он сошел с ума! Ему теперь наплевать на безопасность. Купил где-то флаг, сидит и орет, что ему должны дать медаль за все его заслуги – и пусть весь мир знает теперь о нем. И чем дальше, тем хуже. Так что лучше тебе приехать и попытаться спасти вашу организацию.

– Эрисон?

– А ты думал – твоя бабушка? – огрызнулась Анна.

– Вылетаю.

Держа трубку, Римо следил в окно за тем, как рабочие под руководством Чиуна сносят с крыльца бюст мистера Эрисона и устанавливают на небольшом возвышении во дворе. В руках у наставника Римо заметил кувшин из алебастра.

– А это что? – крикнул Римо, высунувшись.

– Так, кое-что, – отмахнулся Чиун.

Весь «Фолкрофт» был перевернут вверх дном, однако поскольку в округе это заведение имело репутацию больницы для умалишенных, мало кто обращал внимание на флаги, свисающие из всех окон здания. Многие принимали их за сигналы для судов, проходящих неподалеку.

Правда, часть врачей из персонала до сих пор удивлялась, с чего неприступный до сих пор доктор Смит вдруг начал в коридорах здороваться с кем ни попадя и тут же приглашать вступить в организуемую им армию для предстоящей войны с Канадой. Многие уже подумывали отправить его в лечебницу, но он, собственно, и так уже находился в оной. Среди врачей прошел слушок, что права старая медицинская пословица: от директора психбольницы до ее пациента всего лишь один-единственный шаг.

По утверждению Смита, Канада начала совать свой нос в дела США еще во времена Американской революции. Законная граница между двумя странами должна пролегать на широте сорок четыре – сорок, однако трусливые и вероломные личности в Сенате, скрытые наймиты страны Кленового листа, изменили географические данные в угоду хозяевам.

Для восстановления же справедливости требовались всего несколько храбрых и честных мужчин, которых не могло купить или запугать проканадское лобби в правительстве.

Когда Римо, нежно обхватив шефа за талию, вел его в кабинет, тот ожесточенно требовал от Римо ответа: неужели и он готов забыть, что во время вьетнамской войны Канада служила убежищем для уклонявшихся от призыва в армию?