министр и Анна, возглавив колонну мгновенно построившихся солдат, начали долгий исход из степного стойбища потомков орды великого Чингиз-хана.

Оперативная информация, полученная доктором Харолдом У. Смитом от русской коллеги Анны Чутесовой, гласила, что опасность войны предотвращена. Но оставалась другая – источник всех этих событий непременно вновь даст знать о себе. Смит особо подчеркнул это в телефонном разговоре с Анной.

– Это так, мистер Смит, но теперь мы знаем о нем несравненно больше. В частности, у Римо есть возможность оказывать на него давление.

– Какая именно?

– Оказывается, мастера Дома Синанджу мешают ему уже не одну сотню лет.

– Но ведь он не исчез – кем бы или чем бы он ни был.

– Ах, мистер Смит, вы упускаете самую суть ситуации. Он-то не исчез, но не исчез ведь и Дом Синанджу.

Римо и Анна занимались любовью на толстом ковре на полу темной в этот ночной час комнаты. За окном все так же мигали огни Москвы. Их тела слились воедино, пока в долгом стоне Анна не выплеснула всю безумную радость утоленного желания.

– Ты великолепен, Римо!

– Да перестань. Если бы ты знала, о чем я думаю...

– Совсем не обязательно говорить мне это.

– Прости, я вовсе не хотел тебя обидеть. Но любовь... Понимаешь, она может быть и просто одним из навыков. Иногда получается хорошо, иногда – не очень.

– Значит, для тебя это просто работа, Римо?

– С тобой это не может быть просто работой, милая.

– Надеюсь, – вздохнула она. – Хотя откуда мне знать наверное?

– Вот откуда, – наклонившись, он нежно поцеловал ее.

Анна была права. Иногда он сам не знал, что это – чувство или работа. Мастеру Синанджу уже невозможно «пользоваться» или «не пользоваться» полученным знанием, он становится его неотъемлемой частью.

И когда он впервые увидел мистера Эрисона, он тоже ничего не мог поделать с собой. Римо переполнило тогда чувство глубочайшего отвращения – как к мерзкому запаху или вредоносной твари. Выбора не было. Его неприятие этой враждебной силы было таким же естественным для Римо, как и дыхание. И он сам не знал почему.

Из оцепенения его вывело дребезжание красного телефона. Протянув руку к столику, Римо опустил аппарат на пол.

Звонил Чиун. Ему сообщили, что мистер Эрисон якобы согласился вернуть богатства Синанджу, если Римо встретится с ним в определенном месте, какое назовет сам мистер Эрисон.

– А-а. Ну да. Я на днях слетаю за ними.

– На днях? Значит, для тебя может существовать что-то более важное?

– Да верну я сокровища, папочка, только подожди немного.

– Я знаю, чем ты занят сейчас, и знаю, что белая похоть по белой женщине затмила в твоем жалком уме все те знания, что я пытался дать тебе многие-многие годы.

– Да я же говорю о нескольких часах, – защищался Римо.

– Ты говоришь о неуправляемой грязной похоти к этой русской блуднице, коей ты предаешься вместо того, чтобы блюсти преданность твоей драгоценной супруге Пу.

– Сокровища получишь завтра.

Местом, которое выбрал для передачи сокровищ Эрисон, оказалась полоса земли, поросшая ржавой осокой, под которой на многие мили тянулись бетонные бункеры. Тут и там были видны тоже бетонные и тоже поросшие осокой танковые ловушки. Тянулась эта земля вдоль франко- германской границы и носила некогда название линии Мажино.

Название это прочно закрепилось за одним из величайших военных поражений в истории.

Сейчас даже демонтаж этого гигантского комплекса потребовал бы от французского правительства огромных денег, но в свое время линия Мажино считалась подлинным шедевром фортификации. Под ее защитой Франция могла вести свою внешнюю политику под самым носом у раздосадованных немцев. И когда Германия напала на Польшу, Франция вступилась за своего маленького союзника. Ведь у нее была линия Мажино! Которую немцы просто обошли.

Франция проиграла войну.

Вторая мировая еще только началась, но линия Мажино умерла навеки.

В одном из полуразрушенных бункеров, похожем на гигантский бетонный гроб, и ожидал Римо, весело насвистывая, мистер Эрисон. Его глаза сверкали даже в сырой темноте. В руках мистер Эрисон держал огромный фарфоровый сосуд, на котором были изображены розовые фламинго. В лапе у каждой птицы был зажат золотой скипетр с бриллиантовой верхушкой – эмблема полузабытой династии. Но Римо узнал ее.

Эту вазу он видел и раньше стоявшей на бархатной подставке среди тридцати или сорока точно таких же ваз. Он никогда не видел ничего подобного в других местах, потому что маленькая страна, где правила эта династия, была поглощена огромной империей, которую позже назвали Китаем.

Эту вазу он видел в сокровищнице Дома Синанджу. Эрисон протянул Римо драгоценный сосуд.

– Остальное можешь получить тоже. Но наша сделка с Чиуном должна быть признана недействительной.

Римо без труда видел его в темноте, даже если бы его глаза не блестели словно горящие угли. Но Анна в темноте видела плохо, поэтому Римо пришлось держать вазу одной рукой, успокаивающе поддерживая другой локоть женщины.

Эрисон ждал, по-прежнему весело насвистывая. Римо вдруг почувствовал, как вздрагивают бетонные стены. Словно по поверхности земли над бункером шла колонна тяжелых грузовиков, один за другим, на многие километры.

– Ну так решай, Римо. Уйдешь с моего пути – и я скажу тебе, где спрятано остальное. Вернешь все своему драгоценному папочке, оба будете с радостью пожинать плоды вашей тысячелетней истории – убийств, заговоров, отравлений, чего там еще... Все будет твое. Подумай.

Римо чувствовал прохладу вазы в руке. Этими предметами Чиун дорожил особенно. Интересно, Эрисон знает об этом?

Подставка чем-то испачкана – землей или грязью. Римо раньше никогда не видел земли в сокровищнице...

Звуки над головой становились все громче, а улыбка Эрисона – все лучезарнее.

– Что там происходит?

– Если забираешь сокровища, пусть это тебя не волнует. Неплохую штучку я принес тебе, а, сынок?

– Значит, ты хочешь, чтобы я убрался из Европы?

– И именно сейчас.

– Что ты еще там задумал?

– Старый добрый сюжет. – Эрисон вздохнул. – Один из моих любимых.

– Опять война?

– Да уж не танцы. Подумай. Ты вернешься в Синанджу со славой Мастера, возвратившего украденное богатство. Будешь знаменит и почитаем навеки. А Чиун? Размеры его благодарности даже представить нельзя! А ты наконец-то вволю над ним потешишься!