— Ньюарк. Когда полиция приехала и стали копаться в доме — Бо-Бо, он решил лучше уехать в Ньюарк, там переждать.

— Куда именно в Ньюарк? — спросил Римо.

— Никто не знает. В Ньюарке одного ниггера не сыщут, верно?

Римо кивнул — верно. Что ж, будем ждать возвращения Бо-Бо. Сержант посветил фонариком. Казалось, кто-то вытряхнул содержимое аптечки на тротуар к ногам подростков, прислонившихся к школьной ограде. Пузырьки с таблетками, пакетики с белым порошком, дешевые безделушки и какой-то сморщенный серый комочек.

— Это что такое? — спросил Плескофф.

— Человеческое ухо, — пояснил Чиун.

Ему доводилось видеть отрезанные уши в Китае — там похитители сначала присылали палец вместе с требованием выкупа, а если выкуп не платили, то присылали ухо как знак того, что жертва мертва.

— Чье? — спросил Римо.

— Мое, — ответил парнишка явно не старше четырнадцати лет.

— Твое? — удивился Римо.

— Ага, мое. В метро. Мое.

Римо внимательно посмотрел на парня. Оба уха были на месте.

— Отрезал. Это мои ухи.

— Хватит! — заорал Римо.

Волна гнева захлестнула его, и он нанес смертельный удар прямо в середину черного лица. Но искусство Синанджу — это путь совершенства, а не путь гнева.

Рука вонзилась в цель со скоростью передачи нервных сигналов, но ненависть нарушила точность и ритм движений. Рука пробила череп и воткнулась в мягкий, теплый, не отягощенный знаниями мозг, но, пробивая лобную кость на такой скорости и без обычного ритма, одна из косточек кисти треснула, движение руки замедлилось, и она вернулась вся в крови. И в боли.

— Достаточно! — заявил Чиун. — Ты использовал искусство Синанджу всуе, и вот результат. Посмотри на эту руку, которую я тренировал. Посмотри на это тело, которое я тренировал. Посмотри на это злобное, разъяренное, раненое животное, в которое ты превратился. Как всякий белый человек.

Услышав последние слова Чиуна, один из парней крикнул, повинуясь рефлексу:

— Точно!

Чиун, Мастер Синанджу, положил конец столь грубому вторжению в сугубо личную беседу. Длинные тонкие пальцы Чиуна вроде бы медленно-медленно поплыли по направлению к широкому носу, но когда желтая рука коснулась черной физиономии, результат был такой, как если бы по голове изо всей силы ударили бейсбольной битой. Крак! Парень упал, голова раскололась, а мозг вытек на тротуар, как яйцо на сковородку.

Чиун снова обратился к Римо:

— Возьми одного из них, и я покажу тебе, как тщетны и по-детски наивны твои поиски справедливости. Справедливость недоступна для человека на земле, и она всего лишь иллюзия. Справедливость? Справедливо ли было тратить твои нечеловеческие способности на разборки вот с этими, которые явно не представляют никакой ценности ни для кого, а еще меньше — для себя самих? Что это за справедливость? Пошли.

— Рука совсем не болит, — солгал Римо.

Он держал плечо в таком положении, чтобы даже малейшие отзвуки дыхания не дошли до кисти, где пульсировала дикая боль. Он понимал бессмысленность своей лжи, ибо Чиун сам когда-то научил его, по каким признакам можно распознать, где у человека очаг боли. Это заметно по тому, как тело пытается прикрыть раненый орган, а плечо Римо было выставлено вперед, чтобы рука могла висеть вертикально и неподвижно. Тише, ради Бога, тише, молил про себя Римо, уже забывший — и, как надеялся, навсегда — о том, что бывает такая боль.

— Выбирай, — сказал Чиун, и Римо ткнул пальцем в одну из темных фигур.

И вот таким образом в их компанию попал шестнадцатилетний Тайрон Уокер, известный также под именами Алик Аль-Шабур, Молоток, Ласковый Тай и еще под тремя другими, ни одно из которых, как Римо выяснил позднее, он не мог дважды произнести одинаково. Чиун с Римо расстались с сержантом. Тот, увлеченный новой идеей положить конец насилию на нью-йоркских улицах, в три пятьдесят пять утра остановил золоченый «кадиллак», за рулем которого сидел крутого вида негр с круглой головой и могучими, как стена, плечами. В машине было еще четверо чернокожих. Человек за рулем сделал резкое движение, и сержант Плескофф разрядил кольт 38-го калибра в лицо врачу-ортодонту из близлежащего пригорода и в остальных пассажиров машины: двух бухгалтеров, специалиста по борьбе с коррозией металлических конструкций и заместителя председателя комиссии по водоснабжению штата.

Когда днем Плескофф услышал сообщение об этом по телевидению, он немного заволновался. Кто их знает — вдруг им придет в голову произвести баллистическую экспертизу, как это делается в Чикаго? За убийство пятерых ни в чем не повинных людей в автомобиле нью-йоркского полицейского могут отстранить от работы на несколько недель. К тому же они — чернокожие. За это Плескофф мог и вовсе потерять работу.

Тайрон пошел с двумя белыми. Правда, второй был вроде желтый, но светлый — тоже, можно сказать, белый; кто его разберет. Тайрон пригрозил поколотить их, но тогда белый, у которого была ранена рука, ударил его здоровой рукой.

Тайрон перестал грозить. Они привели его в гостиницу. А, так вот что нужно этим двум педикам. Но Тайрон им даром не дастся.

— Пятьдесят долларов, — сказал Тайрон. — Бесплатно — это изнасилование!

— Ты нужен пожилому джентльмену, но вовсе не для этого, — сказал молодой белый — тот, который сделал жестокость Саксонским Лордам.

Они спросили Тайрона, не хочет ли он есть. Он хотел, и еще как. Гостиница была прямо рядом с парком в центре города. Она называлась «Плаза».

Тут были огромные странные старинные комнаты. И очень красивый ресторан внизу. Как в закусочной «Полковника Сандерса», только тут еду приносили.

Здорово.

Алик Аль-Шабур, он же — Тайрон Уокер, заказал себе «Пепси» и «две сладкие палочки». А этот белый заказал для Тайрона бифштекс с овощами. Себе он заказал просто тарелку риса. Зачем этот белый заказал, что Тайрон не хочет?

— Потому что вредно есть много сладкого, — сказал белый.

Тайрон увидел, как желтый пробежал длинными смешными пальцами по раненому пальцу белого. Смешно. Но белый вдруг расслабился, словно палец больше не болит. Волшебство.

Подали еду. Тайрон съел хлеб и крекеры. Белый велел Тайрону съесть все. Тайрон сообщил, что белый может сделать с тарелкой. Белый схватил Тайрона за ухо. Больно, ой-ой-ой, правда больно! У-у-й-й-и! Больно же!

Тайрон голоден. Тайрон все съест. Все-все. И эту белую жесткую штуку она никак не режется.

Тайрона вдруг осенило — он понял, что если полоски, которые он отрезал от этой белой жесткой штуки, скатать в шарики, будет легче ее проглотить.

— Не ешь салфетку, идиот, — сказал Римо.

— Вот, — сказал Чиун. — Он не знает ваших западных обычаев. И это тоже одно из доказательств того, что ты не сможешь добиться справедливости. Даже если он убил ту старую