— … а теперь он просит немного бренди…

— … миссис Контент вылетела оттуда, и он сказал больше не впускать ее…

— … Игорь пришел и предложил помощь, а Лоуни только взглянул на него и сказал, только если его прокипятят двадцать минут…

— … лечитель сифилиса, уж если говорить начистоту…

— … старина Камнелиц его золотом осыплет, если все выйдет хорошо…

— … да, а если нет?

Ваймс оделся в свою уличную униформу, двигаясь медленно и направляя каждую конечность на свое место. Он расчесал волосы. Он спустился в зал. Он сел в неудобное кресло и положил шлем на колени, а вокруг носились призраки живых и мертвых.

Обычно — всегда — какая-то частичка Ваймса следила за всеми остальными частицами, потому что в душе он был полицейским. Теперь ее не было. Она была здесь, со всем остальным, смотрела в никуда и ждала.

— … кто-нибудь, принесите еще полотенец…

— … теперь он просит много бренди!

— … он хочет видеть мистера Ваймса!

Рассудок Ваймса вспыхнул, подожженный фитильком мысли, тлевшим на самой границе подсознания. Он поднялся наверх, держа шлем в руке, точно человек, готовый выслушать приговор. Он постучал в дверь.

Лоуни открыл. В его руке был стакан с бренди, он улыбнулся и отступил в сторону.

Сибилла сидела. Сквозь пелену изнеможения он увидел, что она держит что-то, завернутое в шаль.

— Его зовут Сэм, Сэм, — сказала она. — И не спорь.

Взошло солнце.

— Я научу его ходить! — просиял Ваймс. — Я отлично учу ходить! — И он уснул прежде, чем упал на ковер.

Приятная прогулка по вечерним улочкам. Ваймс оставлял за собой след сигарного дыма, идя в Псевдополис-Ярд, где он принял поздравления и поблагодарил людей за прекрасные цветы.

Его следующей остановкой был дом доктора Лоуни, где они некоторое время сидели и разговаривали о таких вещах как память, и насколько она может подвести, и о забывчивости, и насколько выгодной она может оказаться.

Потом вместе с доктором он пошел в свой банк. Не удивительно, что это заведение охотно открылось во внеурочный час для того, кто был Герцогом, и богатейшим человеком города, и командором Городской Стражи, и, не в последнюю очередь, был вполне готов выбить дверь. Там он выписал чек на сто тысяч долларов и передал в собственность большой угловой дом у Гусиных врат доктору Дж. Лоуни.

А потом, в одиночестве, он пошел к Мелким Богам. Законный Первенц, что бы он там ни думал, знал достаточно, чтобы не закрывать ворота на эту ночь, и он зажег лампы.

Ваймс шел по поросшему мхом гравию. В сумерках цветы сирени, казалось, сияли. Их запах висел в воздухе, точно туман.

Он прошел по траве к могиле Джона Киля и сел на надгробный камень, стараясь не задеть венки; он чувствовал, что сержант понял бы, что копу порой нужно снять вес со своих ног. Он докурил сигару и стал смотреть на закат.

Через некоторое время слева послышалось шуршание, и он заметил, как на одной из могил задвигался дерн. Из-под земли вырвалась серая рука, ухватившаяся за лопату. Несколько кусков дерна были отброшены в сторону, и, с некоторым усилием, из могилы поднялся Редж Башмак. Он вылез уже наполовину, когда заметил Ваймса, и чуть не упал обратно.

— Уф, вы меня до смерти напугали, мистер Ваймс!

— Прости, Редж, — сказал Ваймс.

— Конечно, когда я говорю «до смерти», я имею ввиду… — мрачно начал зомби.

— Да, Редж, я тебя понял. Тихо там, да?

— Очень мирно, сэр, очень мирно. Хотя, думаю, к следующему году придется купить себе новый гроб. В эти дни их не надолго хватает.

— Думаю, не многие люди гонятся за прочностью, Редж, — сказал Ваймс.

Редж медленно засыпал землю обратно.

— Я знаю, все считают это странным, но, думаю, я им и впрямь обязан, — произнес он. — Всего лишь один день в году, но это как… солидарность.

— С погребенными массами, а? — уточнил Ваймс.

— Что, сэр?

— Я не спорю, Редж, — счастливо отозвался Ваймс. Это был идеальный момент. Даже Редж, возившийся рядом, разравнивающий землю и притаптывающий дерн, не мог испортить его.

Придет время, когда все станет ясно, говорил Подметала. Идеальный момент.

Люди, захороненные в этих могилах, умерли за что-то. В свете заходящего солнца, под поднимающейся луной, во вкусе сигары, в тепле, приходящем от простого изнеможения, Ваймс увидел это.

История находит свой путь. Суть событий изменилась, но сущность смерти — нет. Подлая, бесчестная стычка убила их — такова засиженная мухами сноска истории, но они не были подлыми или бесчестными людьми. Они не бежали, а могли бежать с честью. Они остались, и он размышлял, казался ли им этот путь таким же ясным тогда, каким он видится сейчас ему. Они остались не потому, что хотели быть героями, но потому, что они посчитали это своей работой, и эта работа оказалась прямо перед ними…

— Я пойду тогда, сэр, — сказал Редж, поднимая лопату на плечо. Казалось, он был далеко отсюда. — Сэр?

— Да, верно. Точно, Редж. Спасибо, — пробормотал Ваймс, и в розоватом отсвете смотрел, как капрал уходит по темнеющей тропинке обратно в город.

Джон Киль, Билли Виглет, Гораций Нэнсибел, Дай Диккинс, Сесил «Мордач» Клэпмен, Нед Коатс и, технически, Редж Башмак. Наверное, в городе лишь человек двадцать знали их имена, потому что не было ни статуй, ни монументов, нигде ничего не было записано. Там должно было быть.

И он имел честь быть там дважды.

Солнце село, и ночь вступила в свои права. Она выходила из теней, где пряталась днем, и текла, и переливалась. Ему казалось, как его чувства растекаются вместе с ней, топорщась, точно усы огромной черной кошки.

За воротами кладбища шум города слегка притих, хотя Анк-Морпорк никогда по-настоящему не спал. Наверное, просто не осмеливался.

Теперь, в этом странном спокойствии, Ваймсу казалось, что он может слышать все, все, как тогда, в те ужасные мгновения на улице Героев, когда история пришла забрать свое. Он слышал тихие звуки остывающей стены, скольжение земли внизу, заполнявшей освобожденное Реджем пространство, слабое движение травы вокруг могил… тысячи едва уловимых звуков соединялись в богато окрашенную местную тишину. Это была песнь темноты, и в ней, где-то на краю восприятия, был диссонанс.

Посмотрим… он оставил охрану в доме, и они были надежными людьми, он