три доллара в Анк-Морпорке можно купить шесть отличных куриц.

Фермер молча разжал кулак. Монеты блеснули на солнце.

– Но… Но у своих ворот я торгую ими всего по десять пенсов! – взвыл фермер. – Можно ж было спросить?

– Вероятно, не хотели тебя беспокоить, – предположил всадник. – Кстати, господин, раз уж я к тебе заглянул, не мог бы ты продать мне цыпленка…

– Гав! Гав! – укоризненно сказал песик за фермерской спиной.

– …Двух цыплят. И я не стану больше отнимать у тебя драгоценное время.

– Гав! Гав! Гав!

– Трех цыплят, – устало поправился всадник. – А если ты будешь столь любезен, что разделаешь их и приготовишь, пока я тут занимаюсь лошадью… В общем, я заплачу тебе по доллару за каждого.

– Гав! Гав!

– Двух цыплят приготовь без чеснока и приправ. Заранее большое спасибо.

Фермер, окончательно лишившись дара речи, кивнул. По доллару за курицу – это вам не курам на смех! От такого предложения нос не воротят. Да и не больно-то откажешь, когда на тебя смотрят с подобной улыбочкой. Улыбка на губах незнакомца держалась как приклеенная – не менялась, не исчезала. К улыбающемуся человеку сразу чувствуешь расположение, но от этой улыбки, наоборот, хотелось бежать со всех ног. Фермер поспешил в курятник, где держал своих самых лучших птиц, уже было наклонился, чтобы выбрать самых жирных, и вдруг… замер. Если человек достаточно безумен, чтобы платить целый доллар за хорошую курицу, значит… он и против приемлемой курицы протестовать не будет, не так ли? Фермер выпрямился.

– И смотри, господин хороший, выбирай птичек пожирнее.

Фермер резко повернулся. Позади никого не было – не считая маленького нечесаного песика, который вошел следом за ним в курятник и сейчас поднимал тучи пыли, яростно скребясь задней лапой.

– Гав? – осведомился песик.

Фермер бросил в него камень, и песик лениво затрусил прочь. А потом фермер выбрал трех самых лучших своих куриц.

Моркоу лежал под деревом, пытаясь поудобнее устроить голову на седельной сумке.

– Она заметала следы, ты заметил? – спросил Гаспод.

– Заметил, – сказал Моркоу и закрыл глаза.

– И что, она всегда платит за куриц?

– Да.

– Почему?

Моркоу повернулся на бок.

– Потому что животные за них не платят.

Гаспод посмотрел на затылок Моркоу. Да, Гаспод обладал редким даром – он умел говорить, но, глядя на покрасневшие уши Моркоу, он вдруг понял, что сейчас, пожалуй, стоит задействовать намного более редкий дар – умение молчать.

Сначала он принял позу, которую про себя (практически бессознательно) классифицировал как Позу Верного Товарища Начеку, но она ему очень быстро надоела. Тогда Гаспод отсутствующе почесался, свернулся в позе, более известной как Поза Верного Товарища, Уткнувшегося Носом в Задницу[12], и мгновенно уснул.

Через некоторое время его разбудили голоса и едва ощутимый запах жареной курицы, доносящийся со стороны дома.

Повернув голову, Гаспод увидел фермера, разговаривавшего с каким-то мужчиной на повозке. Некоторое время он слушал, потом сел, задумавшись над некой сложной нравственной дилеммой.

Наконец он разбудил Моркоу, лизнув его в ухо.

– Фзвл… Шо такое?

– Сначала ты должен пообещать, что жареных цыплят ты все-таки заберешь, – настойчиво произнес Гаспод.

– Что? – не понял Моркоу, приподнимаясь на локте.

– Ты забираешь цыплят, и мы уезжаем. Обещай мне.

– Хорошо, хорошо. Обещаю. Но что случилось-то?

– Ты когда-нибудь слышал о Скупербурге?

– Кажется, это город. Милях в десяти отсюда.

– Один из соседей нашего господина фермера только что рассказал ему, что в Скупербурге поймали волка.

– Поймали или убили?

– Нет, нет. Никого пока не убивали. Но охотники на волков… Тут имеются специальные охотники, ведь овцы пасутся в горах и… Короче, эти самые охотники тренируют своих собак… Не забудь, ты обещал взять цыплят!