Глава 4
Я пережил более сотни выбросов, и напарник не многим меньше меня. Давно ставший вторым «я» рефлекс кричал, вопил внутри обоих: беги, прячься, вниз, поглубже, найди подвал, яму, любую нору, щель, залезь в нее, чем дальше - тем лучше, закрой уши, зажмурь глаза и затаись, замри, пока не пройдет выброс!
Мы помнили слова старика о том, что в Долине они не так страшны, но все равно поспешно скатились по крыше. Небо потемнело, пошло морщинами, напомнив мне огромную грязную простыню из целлофана, натянутую над горами, которую невидимые пальцы пытались порвать: комкали, мяли, продавливали ее.
Я поглядел вдоль улицы - она была пуста, женщина возле курятника куда-то подевалась.
- В дом давай, - сказал Никита.
Он переносил все это спокойнее, у меня же ноги дрожали и подгибались, а сердце колотилось о грудную клетку, словно ночная бабочка в абажур.
Подвала в мазанке не оказалось, и мы метнулись обратно, но за это время стало темнее, а потом в распахнутую дверь и окна без стекол полилось багровое свечение.
- Все, поздно! - выдохнул напарник. - Теперь здесь сидим. Должно пронести, если не соврал дед…
Я захлопнул дверь и набросил ржавый крючок, понимая бессмысленность этого поступка, после чего сел в углу, обхватив себя за колени. Напарник присел на корточки рядом у стены.
- Андрюха, не трясись ты так. Сказал же Львович: тут они не такие, как везде, легче переносятся.
- Тебе легче, - возразил я. - Потому что ты дуб дубом, как и остальные. А у меня чувствительность к этому делу повышенная.
- Да ладно, переживешь как-нибудь.
Снаружи заполыхали, быстро сменяя друг друга, белые зарницы, но никакого грохота не было, наоборот, в воздухе разлилась тишина. После каждой вспышки у меня мозги будто переворачивались в голове и волна дрожи пробегала по телу.
Я закрыл глаза. Сквозь сомкнутые веки проник свет еще одного сполоха - разгорелся и тут же потух, сменившись темнотой, в которой плавали, сливаясь и распадаясь, блеклые круги. Никита сопел рядом, шуршал и позвякивал, должно быть, снимал с себя оружие, чтобы дать мышцам расслабиться. По моим подсчетам, он тягал на себе килограмм пятнадцать, если не больше. Навалилась слабость, будто я заболел и температура тридцать восемь с половиной - вроде и не сорок, не совсем еще хреново, но как-то болезненно все, в голове гудит, за ушами щелкает, если сглатываешь. Я вытянул ноги и лег на бок, прижавшись скулой к шершавой холодной глине.
Меня потрясли за плечо.
- Что? - с трудом разлепив веки, я поднял голову. - Закончилось?
- Вроде да, - ответил напарник, тихо чем-то лязгая. - Хотя черт его знает, тут не разберешь. Слышишь? Знакомый звук вроде. Что это такое?
Я сел и прислушался. Сообразив, о чем толкует Никита, кое-как встал, придерживаясь за стену. После выбросов я всегда некоторое время чувствую себя как с сильного бодуна, разве что не тошнит.
- Вертушка! - понял наконец он. - Ну точно, а? Елки-палки!
Нацепив на себя последнее оружие, Пригоршня бросился к двери. За окнами было светло, багровое зарево исчезло. Я направился за напарником, осторожно переставляя ноги.
- Химик, сюда давай! - донеслось снаружи. - Точно - вертолет! Ты глянь, что-то я у военных наших раньше таких не видел…
Снаружи было, как после сильного весеннего дождя: воздух чистый, ясный и пахнет озоном. Вдохнув, я поморщился. Это только неучи считают, что, мол, озон, концентрирующийся после грозы, полезен; на самом деле он один из самых вредных газов.
На улице пока никто не появился. Никита стоял возле двери, уставившись вверх, и я поднял взгляд. К поселку приближалось нечто вытянутой формы, ярко-красное и жужжащее…
- Точно, у военных с Периметра таких никогда не было, - сказал я.
- Это «SW-4», - пояснил Никита. - Я на учениях видел такой, на нем оператор летал с камерой, снимал нас для чего-то…
- Хороший вертолет? - Он пожал плечами.
- Хрен его знает. Польский. Там часть из стекловолокна, легкий. Пятиместный, что ли… Куда это он летит?
Мне сначала показалось, что вертушка собирается сесть посреди поселка, возможно - на площади перед трактиром, но она вдруг закрутилась на месте, как собака, пытающаяся зубами поймать себя за хвост, а потом полетела вбок, быстро опускаясь.
- Да он падает! - ахнул Никита. - Из-за выброса пилот с управлением не… Так, а ну давай за ним! Это ж, может, наш выход отсюда, а Химик? Билет обратно? Давай бегом, коней надо найти!
Вертолет тем временем улетал в сторону ближайшего склона, и мы припустили по дороге, заглядывая между домов, во дворы и боковые переулки. Впереди показалась одинокая фигура, пересекающая улицу с ведром в руках.
- Эй! - крикнул Никита, и тут же слева донеслось ржание. Не сговариваясь, мы повернули туда, пробежав мимо колодца и почти обвалившегося сарая, выскочили на полянку возле еще одного сарая, целого. Здесь стояла телега. Мужчина, один из тех, кого я видел в трактире, когда мы разговаривали с Ильей Львовичем и Марьяной, распрягал Безумного, о котором, оказывается, до сих пор так никто и не позаботился.
- Эй, дядя! - громовым голосом рявкнул Пригоршня. - Брось его, мы сами разберемся!
Мужик, пожилой тощий тип с бегающими глазами, отпрянул и попятился, опасливо моргая.
- Химик, ты как? - спросил Никита. - Лучше уже? Давай, залазь.
Я кивнул, и мы подбежали к пегому, а он повернул голову, уставившись на нас. Выпученный глаз коня расширился еще больше и стал размером с блюдце.
- Что-то быстро темнеет.
- Но едем-то мы точно в правильном направлении, он туда падал.
- Если только в конце, уже над самой землей, не повернул в другую
