прав.
— А я и не говорю, — ответил дядя. — Ты все правильно почувствовал. Не скажу: понял. Потому что «понять» — этот глагол категориально относится к эмпирическому знанию.
Гамов отозвался еще более ядовито:
— Теперь, конечно, у тебя все основания разговаривать со мной вот таким замечательным манером, с употреблением разных дурацких терминов. Но я все-таки хотел бы, дядя Марк, чтобы ты объяснил…
— Для того я тебя сюда и пригласил. У меня к тебе очень важный разговор. Кроме того, я хочу предложить тебе работу. Очень важную работу. Ты даже не представляешь себе, насколько эта работа важна.
— Ну почему же? Я начинаю догадываться, о чем идет речь. Вы опять хотите меня…
— Костя, оставь этот тон, — произнесла Гена, — ты не должен обижаться. Всему свое время, я же говорила. Вот теперь время пришло. И теперь внимательно слушай, а не злопыхай.
Константин уселся перед профессором Крейцером и, положив одну ногу на другую, принял позу смиренного слушателя. Впрочем, Марк Иванович уже не стал обращать внимания на ужимки обиженного родственника.
— Ты рано или поздно дошел бы до всего сам, — сказал он. — Блокада некоторых секторов твоей памяти уже истекает. Во второй раз подвергать мозг такой процедуре нельзя: человек с вероятностью в семьдесят процентов становится слабоумным. Примерно через полгода ты сам бы изложил мне все то, что я собираюсь сейчас тебе рассказать. Но у нас нет этого полугода, вот и все. Кроме того, ты слишком
— Это я уже понял.
— Я не твой дядя, а Генриетта не моя приемная дочь, хотя отношения, установившиеся между нами, точнее всего охарактеризовать именно так. Хотя ты, с твоим неравнодушным отношением к девочке, порой ревниво предполагал иное… Генриетта тоже неровно дышит к тебе… очень удобное и красивое идиоматическое выражение «неровно дышать», не правда ли? Но я не мог допустить вашего сближения хотя бы по той простой причине, что она никакая не немка Генриетта, а я вовсе не Марк
— Откуда же вы? — глухо спросил Костя Гамов. — Уж не оттуда ли?..
И он указал в окно, туда, где висела в черном небе тусклая осенняя луна.
— Да, — ответил Крейцер. — Именно. Мое имя Элькан, я с планеты Леобея, примерно в пятистах парсеках от Земли. А вот ее, — кивнул он на Генриетту, — зовут Инара. Параметры наших с тобой родных планет серьезно совпадают, и мы, выходцы с Леобеи, отличаемся от землян весьма незначительно. В быту разница практически не заметна. Но, скажем, при интимном контакте наблюдательный человек может обнаружить эти отличия. Особенно если он медик.
— Так, — пробормотал Костя Гамов, разглаживая джинсы на коленях, — очень хорошо. Каким же образом ты меня убедил в том, что я твой племянник, а ты — мой немецкий дядя?.. А… ну да… Что-то с блокадой памяти, как ты тут сказал. Как тебя зовут? Элькан? Красивое имя.
— Можешь по-прежнему называть меня дядя Марк. Последние три с половиной года ты ведь зовешь меня именно так?.. Зачем же ломать хорошую традицию. А началось все, Костя, примерно пять лет назад по вашему летоисчислению. Ты отдыхал на даче. Очень просто. Тут появились мы. Еще на Корабле я серьезно работал над решением важнейшей задачи по транспортировке живой материи. Большие транспортеры — в нашей цивилизации важнейшие транспортно-строительные приборы с давних времен. Но даже блестящая леобейская наука не смогла создать такую их модификацию, чтобы телепортация живой плоти осуществлялась без потерь и недочетов. Я же решил задачу. В результате первого же успешного опыта я и двое близких мне людей переместились с борта Корабля на Землю.
— Но ведь звездолет появился не так уж и давно, а вы здесь вот уже…
— Я не стану вдаваться в тонкости фундаментальной теории и особенности ее практического использования. Нет смысла. У тебя просто нет необходимых базовых знаний, чтобы переварить. Ну если попросту и вкратце… Видишь ли, телепортация проходит примерно так. Если принять за исходное определение то, что время — это градиент гравитации между точками в пространстве, и коррелировать этот постулат с достаточно очевидным посылом, что хромосомный континуум многоклеточных организмов является высокоорганизованной системой генерации эндогенных когерентных электромагнитных полей широкого спектра…
Костя Гамов сглотнул и, медленно подняв к щекам обе руки, пожелал себе оглохнуть. Впрочем, желательно — и ослепнуть. У него сделались щенячьи глаза, такие, как у собачонки, которую тыкают в несанкционированно наделанную ею кучку. Филолог… Милосердная Гена молча протянула ему стопку коньяку. Гамов скорбно выпил. Далее речь Марка Ивановича доносилась до него в виде отдельных разрозненных словосочетаний. Костя даже не был уверен, что Крейцер говорит именно это, данное ниже, — совсем не уверен:
— Разрыв в пространственной структуре не может обойтись без девиационного темпорального смешения по заранее заданному вектору… понятие гравитационного экранирования со смещением в континууме пространство — время… по сути — гиперсветовое трансдислоцирование информационных посылок… скаляры…
— Все, дядя Марк, хватит! — вырвалось у Гамова спасительное восклицание, и доблестный сотрясатель основ фундаментальной физики умолк. — Ну если применительно к моему девственно-чистому мозгу, то примерно так: вы искусственно проткнули пространство, но точка, в которую вы попали, находится в другом времени, чем исходная. То есть, если совсем для дебилов, вы сбежали с вашего Корабля в две тысячи седьмом году по нашему счету, а попали в две тысячи второй. Ну все ясно!.. Порча пространства влечет за собой порчу времени, как сказал бы один мой знакомый портной, когда поганил шикарный отрез на костюм. Гена, дай еще немного…
— Костя, — докторально изрек Крейцер, назидательно поднимая палец, — вот такое возмутительное упрощение зачастую несет с собой смену парадигм и модуляцию…
— Ох!
— Ладно. В общем-то ты прав. Недавно я вот был у генерала Ковригина. Вел разговор о важном проекте, в котором ты будешь участвовать. Так вот, как раз в момент этого разговора мне стало не по себе, и я понял, что только что прожил то самое мгновение, из которого мы когда-то отправились с борта нашего Корабля на Землю. Да. Пять лет.
— Дядя Марк… Сьор Элькан! — прервала вошедшего в раж ученого Инара (будем снова называть ее так). — Не нужно этих тонкостей. Эти твои термины оглушают, как трещотки, и давят, как скала. Костя! Ты человек с хорошим воображением, так что легко можешь представить, как мы себя почувствовали, попав на чужую планету, в далеко не самый благоприятный климатический пояс и еще в переходный сезон, осенью, в дождь и холод. Ты был первым из жителей этой планеты, с которым мы свели знакомство. Ты приютил и накормил нас, дал первичные сведения о своей родине. Нам повезло, что ты лингвист по образованию и сумел достаточно быстро подобрать ключи к незнакомому тебе языку. Всю первую зиму мы жили у тебя на даче. Элькан, я и Скопендра. Нам нужно было отлежаться, осмотреться, понять очень многое, ведь это был совсем чужой мир. Мало-помалу мы стали оживать, Элькан вошел во вкус и вернулся к своим экспериментам, хотя у него недоставало исходных материалов.
— Действительно, — перебил ее ученый, — в сельской местности достаточно сложно найти изотопы тяжелых металлов, хранящиеся в надлежащих контейнерах! А многие чрезвычайно важные компоненты мне и вовсе не удалось найти ни в вашей стране, ни на вашей планете. Хорошо, что кое-что у меня было с собой, в походном багаже…
— В этом походном багаже, дядюшка Марк, случайно не было мини-резервуара, похожего на патрон АКМ, который был измазан потеками расплавленного графита? И еще сплющенное колечко, куда не залезает палец, хотя не видно никакой преграды?
— Да, все это нашел следователь Грубин, — подтвердила Инара, — я видела, как он рыскал по даче…
Костя мотнул головой:
— Гена, у вас есть что-нибудь выпить? Или ваше инопланетное сознание чуждо бухлу? Ну честное
