не удосужилась взять с собой зонт. Хорошо, что на джинсовой куртке был капюшон…

Такси — пожилого вида серебристый «Форд Фокус» — действительно поджидало Дарью у вереницы стеклянных дверей аэропорта. Дарья запоздало вспомнила, что не знает венгерского, но решила — уж английский-то давно стал универсальным языком. Так что она сумеет объясниться с шофером. Теперь нужно точно назвать указанный в досье адрес Мирты Ишкольц. Точнее, ее семьи…

— Улица Святого Иштвана, пожалуйста, — сказала Дарья водителю.

— А какой дом? — отозвался таксист на ломаном английском. — Святой Иштван — большой. Длинный.

— Я там укажу, — улыбнулась Дарья. — Поезжайте, пожалуйста. Да, и еще. Надеюсь, в качестве оплаты вы принимаете новые евро?

— Само собой, — расплылся в улыбке шофер. — И старые тоже.

Машина тронулась с места. «Форд Фокус» хоть и пыл немолодой машиной, шел мягко, ровно, или же водитель не только толково знал свое дело, но и хотел угодить молодой красивой иностранке, обещавшей расплатиться недавно обновленной мировой валютой.

Дарья без особого любопытства смотрела из окна на город. Ей, уже почти забывшей, как выглядит Россия, и привыкшей к изысканно жестким краскам Испании, этот город представлялся обыденным, неудивительным и здравым, как молоко. Чистые дома. Множество деревьев, сейчас продрогших под неожиданным весенним снегом. Парки и скверы, чаши еще не работающих фонтанов…

— Вот она, улица Святого Иштвана, — сказал водитель. — Почти самая длинная в городе. Так вам куда?..

— Знаете, — улыбнулась Дарья, — я лучше расплачусь и пройдусь пешком по этой улице. Когда-то здесь жил мой дед, очень давно, он рассказывал…

— Тут Дарья почти не привирала. Общий «дед» семьи Белинских, не имеющий возраста маг Баронет, в разное время отметился практически во всех крупных и не очень городах Европы. Возможно, в Дебрецене Баронет и не был, но кто станет проверять ложь Гос-пожи Ведьм, желающей отвязаться от таксиста и побыть в одиночестве?..

Шофер (вот умница!) не стал настаивать, получил по счетчику, получил чаевые и укатил. А Дарья осталась в посреди незнакомой улицы незнакомого города. И странное чувство — будто сквозь ее грудную клетку дует холодный кладбищенский ветер — охватило Дарью настолько сильно, что она вздрогнула и прошептала «чур меня».

Улица Святого Иштвана действительно тянулась перед ней бесконечной лентой и уходила, казалось, за самый горизонт. На этой улице со степенным видом стояли одно— и двухэтажные каменные дома, выкрашенные белой или светло-розовой краской, с одинаковыми крышами из квазичерепицы. Пластиковые окна сияли чистотой; в огороженных невысокими штакетниками палисадниках красовались ухоженные клумбы с поникшими нарциссами и тюльпанами. А еще здесь было на удивление тихо, словно сама жизнь, попав на улицу Святого Иштвана, замирала, вставала на цыпочки и говорила «тсс! ».

Дарья вспомнила адрес Мирты, указанный в досье: «Улица Св. Иштвана, дом 24». Оказалось, до дома №24 идти не так уж далеко. Одно смущало молодую ведьму: что подумает семейство Ишкольц, когда она встанет на пороге их дома? Что она им скажет? «Приветствую, я Госпожа Ведьм, я расследую убийство вашей дочери, да-да, убийство, а не самоубийство, а потому прошу показать мне все ее личные вещи». Да, это прозвучит великолепно, а потом семейство Ишкольц на совершенно законных основаниях вызовет полицию. Ой какая получается чушь…

— Остановись, — самой себе приказала Дарья. — Отрешись от всего, что доступно только пяти чувствам. Разреши ветру дуть…

Она застыла посреди тротуара, напоминая изваяние — какую-нибудь мраморную скорбящую Нио-бею. Голова Дарьи была низко опущена, руки безвольно висели вдоль тела. Казалось, мгновение — и ноги ее подломятся, она рухнет, рассыпавшись на тысячу мраморных кусков…

А потом к ней вновь вернулось это жутковатое зовущее ощущение. Ощущение того, что твоя грудная клетка пуста, нет в ней ни легких, ни сердца; кожа и мышцы уже не прикрывают матово светящихся выбеленных ребер, и сквозь эти ребра дует ветер печали, ветер знания. Ветер, ведающий путь… И надо только шагнуть за этим ветром. Не глядя и не рассуждая, хотя, быть может, он поведет тебя сквозь каменные стены и на неприступные горы. Но только так ты получишь ответ на вопросы, которые некому задать…

Прошу тебя, учи меня страдать,

Мне этого всегда недоставало.

Смиренному дается благодать,

А гордому… Ему все будет мало.

Верни молитвы тихие мои,

Мой детский лепет, огонек лампадный,

Прошениям великой ектеньи

Желанье вторить с верой безоглядной.

Я перестану всматриваться в даль

Туманную. Себя совсем оставлю.

В конце концов, не все ль равно, когда

С железным скрипом мир захлопнет ставни?

Совьется свитком небо… Я иду,

По сторонам рассеянно взирая.

Прошу тебя, учи меня в аду

Держать свой ум. И не мечтать о рае. Свидетельницей всех последних битв Я стану на Суде, присяге вторя… Прошу тебя, учи меня любить И посреди бушующего моря.

… Эти стихи сначала тихо, исподволь, а затем все громче и четче зазвучали в самых сокровенных глубинах существа ведьмы. Это было для нее не просто ново, непонятно и чуждо. Это было как хрустальный бокал в сталелитейном цеху. И Дарья поняла — так звучит в ней отголосок истинной души Мирты Иш- кольц.

Дарья Белинская пошла прочь от улицы Святого Иштвана — повинуясь всесильному ветру, подчиняясь голосу, выпевающему странные стихи. Ведьма миновала сквер, потом какие-то заросли и оказалась в совершеннейшей глуши под мутным, желтушным небом, грозящим скорым дождем. Тут она опомнилась. Та сила, что привела ее сюда, исчезла, и теперь Дарья обычными глазами рассматривала окрестности. Точнее, не окрестности. А старую узкоколейку, заросшую травой и серыми лопухами. Ту самую железную дорогу, чьи рельсы неожиданно выкинули фокус и пропустили единственный поезд, под которым погибла Мирта. Как это непонятно! Дарья наклонилась, коснулась рельса пальцами. На пальцах остались следы ржавчины. Дарья несильно пнула рельсы ногой — они зашатались, как гнилые зубы…

Наверное, она просто потеряла счет времени. Или недавнее ощущение себя в новом качестве — в качестве лепестка, уносимого ветром, — лишило ее привычной собранности и внимания. А может быть, эти рельсы как зримое воплощение мысли о всеобщем умира-нии, ветшании и разложении нагнали на нее тоску… Словом, Дарья Белинская не заметила, когда рядом с нею оказался этот мальчик. И очнулась она лишь тогда, когда он обратился к ней на английском:

— Вы иностранка!

— О святая Вальпурга! Парень, ты меня напугал! — вскрикнула Дарья на русском, но потом перешла на английский: — Да, я приезжая. Издалека. Когда-то очень давно в этом городе у меня жили родственники…

— Давно? — пытливо переспросил мальчик.

— Очень давно, — гладко соврала Дарья. Она уже поняла, что упоминание о родственниках и игра в ностальгию помогают избегать ненужных вопросов и косых взглядов.

— А… — протянул мальчик. — А я думал, вы тоже пришли посмотреть.

— Нет, я просто гуляю, — ляпнула, не подумав, Дарья, но тут же добавила: — А на что тут можно смотреть? Старая ржавая железная дорога…

Мальчик бросил на нее быстрый взгляд:

— Значит, вы ничего не знаете?