которые прогибались под многоэтажной тяжестью спиртного и закусок.

Боцман и Капитан незамедлительно присоединились к общему веселью. Капитан среди батареи бутылок обнаружил свой любимый ямайский ром, по которому успел крепко соскучиться. Боцман обошелся двухлитровой бутылью виски «Black amp; White». Держа ее за ручку и изредка прикладываясь к горлышку, бандит пошел снимать женщин. Как назло, среди женской части тусовки преобладали стройные и длинноногие блондинки, то ли дорогие путаны, то ли манекенщицы по вызову. Все они были почти на голову выше Боцмана, а он не любил задирать подбородок, беседуя с женщиной.

Из всех, кого бандит обозрел, наибольший восторг он получил от невесты. Та была как раз в его вкусе: невысокая, плотненькая, но без излишней полноты. Но, несмотря на спиртное, капля здравого смысла в голове Боцмана еще оставалась, и он решил посоветоваться с Капитаном.

— Кэп! — Заорал Боцман через весь зал, размахивая бутылью и поливая гостей потоком виски, — ты где? А, вижу… — И он стал продираться сквозь толпу, давя ноги всем подряд и отпихивая с дороги нерасторопных дам. Капитана, на самом деле, сложно было не заметить: в своей зеленой камуфле он резко выделялся среди прочих гостей. Стыдливо отвернувшись от основной массы, Капитан демонстрировал нимфе на шпильках, как и чем можно открывать бутылки.

— Слышь, друган. — Боцман похлопал его по плечу. — Я тут хочу к невесте приколоться.

— А мне до этого что? — Капитан напрягся, его боевой орган сверкнул в воздухе и из отбитого горлышка «Мадам Клико» брызнула пенная струя. — Я тоже так могу… — похвастался Капитан девице, намекая на струю. Девица хлопала глазами, завороженная такой мощью.

— Ну, как… — Боцман не отставал. — Прикрой, ежели чего.

— Прикрою, — пообещал Капитан. — Кстати, ты знаешь чья это тусовка?

Его коллега отрицательно замотал бородой.

— Хумская братва. Я тут Ската видел.

— Он свидетель со стороны жениха, — встряла нимфа.

— Скат! Свидак! Вот хохма! — Заржал Боцман, снова размахивая бутылкой с остатками виски. Бутыль попала в висок какому-то быку в смокинге, и тот рухнул, потянув за собой скатерть. Бутылки покатились, словно кегли; горы осетрины и жареные целиком поросята двинулись в путь, убегая от жадных вилок.

— А невеста из Бурцевских. Она их крестная мама, — продолжала просвещать нимфа. — Такое вот породнение братвы…

— Ишь ты, — восхитился Боцман. — Мать в законе! Круто! — Допив виски, он швырнул бутыль через плечо и вразвалочку отправился навстречу своей любви.

Капитан остался охмурять нимфу. Некоторое время он надирался, ведя светскую беседу, но когда дошел до кондиции и уже собирался увлечь незнакомку в номера, на широкой лестнице послышался шум. По мраморным ступеням, спотыкаясь на спущенных штанах, приплясывал Боцман, пьяный в стельку. Его не то поддерживали, не то насильно вели два дуболома. Впритык за ними показалась следующая пара действующих лиц. Полуодетая невеста красивыми пинками гнала своего мордатого женишка. Капитан высоко оценил мастерство женщины.

— Наших бьют! — заорал кто-то, видно — из хумских.

Тут же гости разделились на два лагеря. Жених, получив последний удар, скатился под ноги к своим, на пути повалив стол. Румяные поросята рассыпались по темно-серым плитам. Хумские, перескакивая через поросят, пошли в атаку. Какой-то долговязый мужик прыгнул, целя ногой в лицо невесты. Во время прыжка штаны мужика с треском лопнули, из-за чего он, видно, и промазал, влепившись в колонну. Невеста, ухватив за горлышко бутылку «Мадам Клико», жахнула ею об ту же колонну, превратив бутылку в смертоносную «розочку» и сразу полоснула острыми краями по чьей-то круглой роже. Брызги шампанского смешались со столь же густыми брызгами крови. Крики потеряли членораздельность, слившись в общий вой. Кавалеры и дамы катались по полу, официанты и секьюрити тоже приняли участие в свалке, раздавая тумаки кому попало.

— Бар-дак! Бар-дак! — Неожиданно для себя заорал Капитан и, пробежав по оставшимя нетронутыми столам, нырнул в самую середину битвы. Оставленная Капитаном нимфа, швырнув на пол недопитый бокал, запустила пятерню в свою серебристую дамскую сумочку и, выхватив оттуда такой же серебристый «Магнум», пальнула в толпу, не целясь. На этот выстрел эхом ответили еще пять или шесть, перекрытые дробной автоматной очередью — невеста палила из «Калаша» по люстре. Люстра, циклопическое сооружение из меди и хрусталя, величественно пошла вниз, набирая скорость, и накрыла толпу своей блестящей массой.

Музыканты, пользуясь тем, что за ними никто не следит, затянули Моцартовское «Лакримозо», неожиданно перешедшее в Оффенбаховский кан-кан.

Капитан, вдруг почяв боль в кобчике, инстинктивно откатился к лестнице — и остался цел. Подняв глаза, он увидел одинокого Боцмана. Тот подпрыгивал, размахивая руками и тем орудием, при помощи которого разлучил жениха и невесту. Потом вдруг замер, завизжал:

— Кэп, сзади!..

Но было поздно — на голову Капитана обрушился отобранный кем-то у музыкантов барабан.

Первое, что увидел Капитан, открыв глаза, была панорама вечерней Москвы. Неровно громоздились угловатые тела домов, ползли световые жучки автомобилей. Все это медленно уплывало в сторону…

«Я лечу в рай,» — решил Капитан. Потом понял, что это не так: в рай не летают, сидя на стуле. А он сидел. Перед ним на расшитой салфетке стояла нетронутая бутылка ямайского рома. Рядом Боцман, размахивая руками, что-то втолковывал давешней нимфе.

— Я не на небе, — проговорил Капитан вслух.

— Как же не на небе, сударь? Очень даже на небе, — ответил мелкий усатый мужичок с другого конца стола. А грузный чернобородый толстяк пояснил:

— На седьмом.

— На чьем? — Не понял Капитан.

— «Седьмое небо», ресторан так называется, — ответила за всех нимфа.

Двоих мужиков, усатого и бородатого, Капитан уже где-то видел, но не мог припомнить, где — то ли на каком-то празднике, то ли на разборке.

— Ты кто? — Спросил Капитан в лоб, обращаясь сразу к двоим незнакомцам.

— Да мы же, вроде, представлены, — ответил маленький, — вот это, — он ткнул под ребра бородатого толстяка, — философ-мокрокосмист Эммануил Кант…

— Кац, — поправил толстяк, — а это, — он в ответ ткнул пальцем под ребра маленького, — писатель-дебилетрист Ефрем Хануман…

— Ефим Хуман, если правильно. Господа, мы тут немного выпили и куролесим.

Капитан с Боцманом переглянулись. Боцман ухмыльнулся, а Капитан налил себе рому:

— Мы, вот, с Боцманом уже выпили. И покуролесили. Но хотим еще. Верно, Бот?

— Верно, Кэп, — откликнулся Боцман и продолжил прерванную беседу. — Так я, Моня, и не понимаю этого. Получается, что какой-нибудь фраер может оказаться умнее дракона…

— Ну да, да, — Кац пил пиво из высокой глиняной кружки. На покатом боку кружки был изображен приветливый пряничный домик, словно гирляндой, увитый готической надписью: «Bumsen, bumsen, Genosse Mommsen!» — Да, — повторил Кац, стирая тыльной стороной ладони пену с бороды, — почему бы дракону не родиться дебилом?

— Но если ты сам сказал, что мерность называется постигательной… — Прощебетала нимфа, закуривая сигарету в длинном серебряном мундштуке, — значит, у кого выше мерность, тот больше постиг, не так ли?

Москва за стеклянной стеной совершила круг и начала новый. Дома стали темнее, автомобили-жуки — настырнее, а небо покрылось фиолетовой рябью.

— Так, деточка, — согласился Кац, — только ведь постичь — это все равно, что овладеть. А овладеть мало. Надо еще правильно распорядиться.

Хуман сосал мартини из стаканчика и, усмехаясь, кивал. Потом вытащил из кармана пиджака длинную сигару и закурил. Боцман сразу определил по запаху: «Дублон», гельвенский филиал. Более вонючих сигар нет нигде по обе стороны Бильреста!

— Вот ваши друзья подтвердят, сударыня, — сказал Хуман, пуская ядовитое колечко прямо в