— Нет, не угрожает. Идем, я отведу тебя к ней.
Ричард сделал еще несколько шагов, волоча за собой меч. Слезы бежали по его щекам. Грудь тяжело вздымалась.
— Ты правда можешь меня к ней отвести?
— Да, сынок, — ласково сказал отец. — Идем. Она тебя ждет. Я отведу тебя к ней.
Ричард покорно брел к отцу.
— И я смогу быть с ней? Навеки?
— Навеки, — донесся тихий голос.
Ричард шагнул в зеленый свет, к отцу, который тепло улыбнулся ему.
Оказавшись рядом с отцом, Ричард поднял Меч Истины и вонзил ему в сердце. Отец смотрел на него широко раскрытыми глазами.
— Сколько раз, дорогой отец, — стиснув зубы, спросил Ричард сквозь слезы, — сколько раз придется мне разить твою тень?
Отец замерцал и растворился в тумане.
На смену гневу пришло горькое удовлетворение, потом и оно исчезло.
Ричард вновь ступил на тропу. Слезы струились по его лицу, покрытому грязью и потом. Он утер их рукавом и проглотил ком, застрявший в горле.
Лес равнодушно принял Ричарда.
Ричард с трудом вложил меч в ножны. В этот момент ему в глаза ударил свет ночного камня, струившийся из кармана. Вокруг было еще достаточно темно, и камень слабо сиял. Ричард остановился, достал гладкий камень и убрал его в кожаный мешочек. Желтый свет погас.
Ричард шел вперед с мрачной решимостью, касаясь порой пальцами спрятанного под рубахой клыка. Одиночество, самое глубокое, какое он только знал, согнуло ему плечи. Все друзья потеряны для него. Теперь Ричард знал, что его жизнь более не принадлежит ему. Он — Искатель. Ни больше. Ни меньше. Он уже не свободен. Его долг — служение другим. Он орудие, такое же, как и меч, чье предназначение помогать другим. Тем, кто смог бы жить. Жить нормальной жизнью, подобной той, что открылась ему лишь на миг.
Он ничем не отличается от темных тварей в границе. Носитель смерти.
И он отчетливо сознавал, кому ее несет.
Магистр сидел на траве перед спящим мальчиком, распрямив спину и скрестив ноги. Его ладони покоились на коленях. На лице блуждала улыбка.
Он думал о том, что произойдет на границе с Исповедницей Кэлен. Первые утренние лучи проникали в узкие окна над головой. В их свете ярко сияли растущие на клумбах цветы. Рал медленно поднес правую руку к губам, лизнул пальцы и, пригладив брови, аккуратно вернул руку на прежнее место. При мысли о том, что он сделает с Матерью-Исповедницей, его дыхание участилось. Рал восстановил дыхание и вернулся к более насущным проблемам.
Он пошевелил пальцами. Карл открыл глаза.
— Доброе утро, сын мой. Рад тебя видеть, — сказал Рал самым дружелюбным тоном. Улыбка, вызванная другими мыслями, оставалась у него на губах.
Карл моргнул и сощурился от яркого солнечного света.
— Доброе утро, — сказал он, зевая. Потом поднял глаза и добавил: Отец Рал.
— Ты хорошо спал, — уверил мальчика Рал.
— Ты был здесь? Всю ночь?
— Всю ночь. Я ведь обещал. Я не стал бы обманывать тебя, Карл.
Карл улыбнулся.
— Спасибо. — Он опустил глаза. — Мне было очень страшно. Наверное, я вел себя глупо.
— Мне не кажется, что ты вел себя глупо. Я рад, что смог побыть здесь и успокоить тебя.
— А папа говорил, что бояться темноты глупо.
— В темноте водятся такие существа, которые могут на тебя наброситься, — грустно сказал Рал. — Ты умный мальчик, если понимаешь это и остерегаешься их. Твоему отцу было бы лучше тебя послушать и поучиться.
Карл просиял.
— Правда? — Рал кивнул. — Да, именно так я всегда и думал.
— Если ты действительно кого-то любишь, то будешь слушать его.
— Отец всегда говорит, чтобы я помалкивал.
Рал неодобрительно покачал головой.
— Мне странно слышать такое. А я-то думал, они тебя очень любят.
— Любят. По крайней мере, большее время.
— Тебе виднее. Конечно, ты прав.
Светлые волосы Магистра сияли в солнечных лучах. Белое облачение ярко сверкало. Он ждал. Наступила томительная тишина.
— Но мне здорово надоедает, когда они постоянно твердят, что я должен делать, а что — нет.
Рал поднял брови.
— Мне кажется, что ты уже достиг того возраста, когда можешь сам думать и принимать решения. Ты такой умный мальчик, почти мужчина, а они указывают тебе, что делать, — добавил он скорее про себя и покачал головой. Потом, будто не в силах поверить словам Карла, спросил:
— Ты хочешь сказать, что с тобой обращаются как с младенцем?
Карл кивнул, искренне подтверждая сказанное, но потом решил исправить впечатление:
— Но они почти всегда добры ко мне.
Рал слегка кивнул.
— Рад это слышать. У меня отлегло от сердца.
Карл поднял глаза и посмотрел на солнечный луч.
— Но, знаешь, я должен сказать, что мои родители сейчас страшно злятся. Ведь я так надолго пропал.
— Они злятся, когда ты возвращаешься после долгого отсутствия?
— Конечно. Как-то раз я заигрался с другом и вернулся поздно. Мама была прямо как сумасшедшая, а отец отхлестал меня ремнем. Он сказал: это за то, что я причинил им столько беспокойства.
— Ремнем? Отец отхлестал тебя ремнем? — Даркен Рал понуро встал с травы и отвернулся. — Прости, Карл. Я понятия не имел, что все так ужасно.
— Ну, это только потому, что они меня любят, — поспешил добавить Карл. — Так они и сказали. Они любят меня, а я заставил их беспокоиться. Рал все еще стоял к мальчику спиной. Карл насупился. — Тебе не кажется, что это доказывает, как они обо мне заботятся?
Рал лизнул пальцы и погладил губы и брови. Потом он повернулся к мальчику и опять сел на траву, глядя на встревоженное детское лицо.
— Карл, — его голос был так тих, что Карлу пришлось напрячься, чтобы разобрать слова, — у тебя есть собака?
— Конечно! — Мальчик кивнул. — Тинкэ. Она просто замечательная. Я взял ее еще щенком.
— Тинкэ, — ласково повторил Рал. — А Тинкэ когда-нибудь терялась или убегала?
Карл наморщил лоб, пытаясь вспомнить.
— Да, конечно. Раза два. Еще когда была щенком. Но на следующий день она всегда возвращалась.
— Ты беспокоился, когда убегала твоя собака? Когда она пропадала?
— Ну конечно.
— Почему?
— Потому, что я люблю ее.
— Понимаю. А что ты делал, когда она возвращалась?
— Я брал ее на руки и крепко-крепко обнимал.
— Ты не бил Тинкэ ремнем?
— Нет!
— Нет? А почему?
