— Уймись, — жёстко и негромко сказал Старый Хрофт. — Охотнику или той же Светлой я бы не ответил. Тебе — скажу. Новые хозяева Упорядоченного вас не тронули. Почему, отчего — не знаю. Само собой, не знаю, надолго ли ваши мир и покой. Но…
— Какое Упорядоченное? — не понял Кователь.
— Я так называю Тьму Внешнюю, ту, где лежат бесчисленные звёзды.
— Какие хозяева? Те, от которых тебе пришлось бежать? Но наш Творец всесилен, Он один…
Старый Хрофт не стал спорить. Для здешних богов не существует ничего за пределами их собственного мира.
— Я знаю, что есть силы, помимо вашего Творца. И знаю, насколько они могущественны, потому что убедился в этом на собственной шкуре. Они наступают, всюду устанавливая свои порядки и свою власть…
— Настанет день, когда они придут и сюда, в ваш тихий мирок. И тогда ты вспомнишь мои слова, Кователь, но будет уже слишком поздно. Я хочу дать тем, кто живёт здесь помимо тебя и твоих сородичей, их собственный шанс.
— Нет и не может быть никакого «шанса», помимо воли Творца! — возопил Кователь. — Он запечатлел навеки наш путь, и даже если он дал волю Чёрному Врагу, то лишь по своей беспримерной доброте!
— Может быть, — не стал спорить Отец Дружин. — Если ты прав — вам ничто не угрожает, кроме лишь этого твоего Врага, вашего же собрата. Что бы я ни предпринял — значения иметь не будет. А вот если представить, что всё-таки прав…
Кователь смущённо почесал затылок. Он был добр и старался оставаться справедливым — так, как он это понимал.
— Если свободная воля настолько священна, — продолжал Старый Хрофт, — то не мешай всем поступать по своей собственной. Мне. Остальным. Если ты решил, что меня надо остановить — останови, попытайся. Потому что я не говорю ни слова неправды.
— Враг тоже умел искусно прятать ложь, — проворчал Кователь. — И умел сплетать её с правдой. Но я вижу, что в тебе нет зла, Высокий. Жестокость есть, а зла нету.
— Спасибо и на том, — обронил Отец Дружин.
— И познания твои поистине обширны… даже я многое почерпнул у тебя… Другие говорят о тебе разное, но я не верю в худое…
— И правильно, — кивнул Старый Хрофт. — Потому что от меня Силам здешнего мира не проистечёт никакого вреда.
Кователь долго ещё смотрел на Высокого, как он привык называть гостя.
— Я верю, что ты не хочешь зла. Но слушающие твои речи, принимающие твои уроки, должны знать и другую сторону правды.
Старый Хрофт кивнул.
— Мне нечего скрывать. Всё, что ты сможешь сказать моим ученикам, Они уже знают. Обманывать следующих за тобой — это путь Врага, не мой.
— Я должен напомнить им, что их долг, их родина — сей мир, но никакой иной, — тон Кователя оставался мягким, но под мягкостью скрывалась непреклонность.
— Напомни. Но скажи также, что двери миров не заперты его хозяевами на глухие засовы. Ушедшие смогут вернуться — или же нет, по их свободному выбору. Подобно тому, как пришёл сюда я.
— Да, — согласился справедливый Кователь. — Тебя не было изначально… нет ничего, что соответствовало бы тебе в изначальной песне…
— Мир больше того, что можем представить себе ты или я, — пожал плечами Старый Хрофт. — Поскольку я — существую, тебе надо признать, что есть вещи, тебе неведомые, и лежат они вне пределов твоего мира. Давай оставим этот спор, Кователь. Делай, что почитаешь справедливым. Моё дело — не тёмно и не злобно, я не боюсь никакой правды. Мой дом останется открыт для всех, кто ищет знания.
— За которое ты, однако, попросишь высокую плату, — проницательно заметил Кователь.
— Я попрошу не плату, — посуровел Отец Дружин. — Я покажу им дорогу. Встать ли на неё — дело их и только их самих.
И Высокий щедро делился со всеми, кто приходил к нему, отринув злые или себялюбивые помыслы, делился своим знанием и великим умением. Ильвё, король Невозжелавших, тех, что не покинули берега своей родины, был среди тех, кто внимал Высокому, тщательно записывая всё, что слышал. Многие из Перворождённых тогда следовали за своим королём, ибо Ильвё манили тайны иных небес и миров, король знал, что мир, где он живёт сейчас, хоть и велик, но исчерпаем, и потому хотелось ему знать, что по своему желанию он сможет встать на дорогу, ведущую к иным солнцам, хотя и помнил, что запрещено подобное словом Творца.
Многие эльфы слушали рассказы Высокого, и многие тогда зажглись мечтой о странствии меж звёзд.
Однако чем дальше, тем мрачнее и сдержаннее становился Высокий, и уже не звучала в его словах хвала Творцу и его верным слугам, создавшим всё великолепие нашего мира. Мрачнее и беспокойнее становился Высокий, и эльфы печалились, видя его тревогу.
— Скажи мне, Высокий, отчего туманно твоё чело? Диковинным и преудивительным вещам научил ты нас, и многие хотели бы очутиться за пределами стен этого мира, но последнее время тебя гнетут неведомые заботы. Скажи, поделись с нами, ведь мы, столько узнав от тебя, тоже хотели бы помочь!
Долго молчал Высокий, а когда наконец заговорил, голос его полнила печаль.
— Слушай меня, владыка Ильвё, многому я научил тех, кто хотел почерпнуть у меня знаний, но сейчас время моё здесь подходит к концу. Впереди у меня война, жестокая и беспощадная, и я не могу звать твоих подданных за собой. Я долго жил в ваших краях, я полюбил твой народ, и потому уйду один.
Вести опечалили короля Ильвё, ибо высоко чтил он Высокого и надеялся, что могучий дух из-за
