Он впервые оказался здесь, вне пределов своего привычного мира. Богам Хьёрварда не было нужды уходить далеко — хватало дел и врагов дома.
Дома теперь не стало. Не стало детей, жены, не стало и тех, других дев, которые любили его и которых любил он. Даже думать о них нельзя. Надо, чтобы о нём забыли — надолго, почти на вечность.
Ведь пресловутые яблоки Идун, якобы дававшие вечную молодость, и без которых асам пришлось бы состариться и умереть — были не более чем выдумкой, хитростью, измысленной для великанов.
Бог
Неведомые чащи, запутанные тропы, чудовища — иные бродят, иные парят, иные ползают. Здесь тоже кипит жизнь, но жизнь совершенно особая. Здесь нет пути простому смертному, чтобы дышать здесь, надо… надо, в общем, быть Отцом Дружин.
Время не имело здесь никакого смысла. Он натыкался на области, где царила вечная ночь или, напротив, где стоял столь же вечный день. Забредал в места, где свет и тьма сменяли друг друга чуть ли не каждый час. Проходил над пропастями и безднами, поистине не имевшими дна, — и даже зачарованный восьминогий жеребец далеко не везде мог проскакать над ними, словно здешний «воздух» отказывался его держать.
Что прежде всего понадобится бесприютному бродяге? Старый Хрофт покинул Хьёрвард как был, с чем явился на Боргильдово поле. Добрый доспех, крылатый шлем — они не подвели, но что толку?.. Копьё Гунгнир сломал Ямерт, остался добрый меч работы гномов, их давний подарок. Он так и не пригодился в бою — сталь хороша сама по себе, но на ней нет никаких чар, кроме обычных гномьих, чтобы лучше рубила.
Два ножа простого облика, с выжженными на деревянной рукояти и прокованными на клинке рунами. Подарок Эгира, морского великана, никогда не враждовавшего с асами. Они тоже уцелели — Молодые Боги, наверное, сочли ниже своего достоинства обыскивать Старого Хрофта.
Лежат в седельной суме старые плащ и шляпа.
И больше — ничего.
С этим тебе предстоит измыслить и осуществить свою месть, бог
Но перед этим — понять, что к чему в этом огромном, поистине необозримом мире.
Нет, не в мире — во множестве миров. В не имеющем ни конца, ни края — так, во всяком случае, казалось тогда Отцу Дружин…
Когда он забывался на обочинах странных дорог, так похожих и не похожих на пути Большого Хьёрварда, к нему вновь приходили они — асы и ваны, эйнхерии и валькирии, ётуны и гномы, люди и эльфы. Они не укоряли, они стояли молча, вскинув руки в немом приветствии, словно благодаря.
Отец Дружин понимал почему. Он дал им великую битву и геройскую смерть — то, о чём только и может мечтать настоящий воин. Но куда отправились они
Старый Хрофт не находил ответов. Его верные руны кое-как отзывались, хотя куда слабее, чем раньше: Хьёрвард более ему не принадлежал, в него вступили новые хозяева. Связь старых рун со старым же миром истончается, угасает, вскоре исчезнет совсем.
И некому приносить себя уже в жертву, да и не поможет это, на третий-то раз, когда ясно уже, что никакой настоящей жертвы тут нет и быть не может.
Оставалось другое, обычная, если только её можно так назвать, магия, сродни той, что пользовались обычные смертные колдуны и чародеи. Заклинания, связь с элементами, изменения вещей. Тварное волшебство. Почти ничто по сравнению с рунами, всегда считал Отец Дружин. Сейчас предстояло вспомнить всё, некогда слышанное об этом, вспомнить и поставить себе на службу.
Боги Асгарда не были чужды этому волшебству, особенно богини, недолюбливавшие рунные чары — слишком мрачно было их обретение и требовали они особых сил. Куда проще воспользоваться инкантацией, жестом, формой. Это далеко не так могущественно, как руны, но обычно вполне хватало.
Сидя у невиданного не то куста, не то древа, с широченными ловчими листьями, каких не увидишь даже в жарких джунглях Южного Хьёрварда, Отец Дружин заставлял себя вспоминать.
Фригг, Йорд, Сив, другие асинньи и ваниры. Жесты, слова, взгляды, фразы — всё послушно вставало в памяти, хотя приходилось пробиваться сквозь боль и зубовный скрежет.
Их нет, никого. Поглотившая их пустота никогда не отдаст добычи. Горе, тоска и медленно поднимающаяся ярость мешали, Отцу Дружин приходилось гнать саму память о погибших Фригг и дочерях-валькириях. Останавливаться, со злостью изгоняя проступающую на глазах позорную для воина бабью воду.
