руки умершего поцелуями, неудержимо зарыдал. Так провел он много часов.

Многие соседние города и цари были связаны узами гостеприимства с семьей Катона. Поэтому на другой день потянулись к нему гонцы — они выражали ему официальное соболезнование, давали деньги на похороны и подарки. Катон молча отдавал назад деньги, из подарков же отбирал только дорогие ткани и духи, причем, несмотря на протесты гостей, немедленно возмещал их стоимость. Когда же наступил день похорон и погребальный костер разгорелся, Катон начал бросать в огонь все подарки. Оказывается, брат обожал красивые ткани и духи. Затем в костер полетели золотые вещи, красивые безделушки. Говорят, в пепле потом находили запекшиеся слитки золота.

Вскоре Катон должен был вернуться в Рим. Он взошел на корабль, прижимая к груди какой-то сосуд. Друзья спросили, что это. Он отвечал, что это урна с прахом брата. Они ужаснулись и, опасаясь за его рассудок, стали мягко убеждать его отложить урну и отослать в город с другими вещами. Катон резко отстранился и сказал:

— Я скорее расстанусь с собственной душой, чем с этим прахом (Plut. Cat. min., 11; 15).

У Катона было много друзей, но никто никогда уже не мог заменить ему брата.

Любовь его также была несчастлива. У него долго не было никаких романов, а потом вдруг он страстно влюбился. Увы! Его избранница была невестой одного блестящего светского повесы, некого Сципиона. Неожиданно между ними произошла ссора. Сципион в гневе заявил, что расторгает помолвку, и немедленно уехал. Семья была в ужасе. Отвергнутая невеста рыдала. И тут появился Катон и предложил ей руку и сердце. Надо ли говорить, с каким восторгом было принято его предложение! День свадьбы был назначен. Шли приготовления к брачному пиру, и вдруг вернулся Сципион. Стоило невесте его увидеть — и все было кончено. Катон получил отказ. Его невеста стала женой Сципиона. Катон был вне себя. «Его юношеский запал и жгучая обида излились в ямбах: он осыпал Сципиона бранью, употребив при этом всю едкость Архилоха[77]» (Plut. Cat. min., 7). И, подобно тому, как ни одного друга он не любил так, как брата, ни одну женщину он уже не любил так, как свою первую любовь.

Вскоре Катон женился. Плутарх говорит: «Она была его первой женщиной, но не единственной». Ибо Катону, продолжает он, не выпало на долю редкого счастья — сразу найти свою женщину и дойти с ней рука об руку до гробовой доски (Ibid.). Они не были счастливы и в конце концов развелись. Говорят, Катон был утомлен ее многочисленными изменами. Вторично он женился на Марции. «Она считалась нравственной женщиной, но о ней ходило множество толков самого различного свойства. Впрочем, эта сторона жизни Катона вообще полна необъяснимых загадок, словно какая-нибудь драма на театре» (Plut. Cat. min., 25). Действительно. Все античные авторы в полном изумлении останавливались перед одним эпизодом из семейной жизни Катона. Это и правда нечто невероятное. Дело было в следующем.

У Катона, как я уже говорила, было множество поклонников и учеников. Плутарх даже сравнивает Катона с Сократом. Поклонники эти были совершенно разные люди. Был, например, среди них некий Фавоний. Это был человек страстный и горячий. Катон действовал на него как-то уж чересчур сильно, по выражению Плутарха, «как неразбавленное вино», которое ударяет в голову и лишает рассудка (Plut. Cat. min., 46). Он то ходил босиком, то грубил могущественным вельможам, а однажды, когда должен был выдавать награды актерам, «вместо дорогих подарков» стал дарить им «свеклу, салат и редьку» — словом, совершал тысячи различных чудачеств и приобрел в Риме славу какого-то юродивого. Был среди почитателей Катона и великий полководец и изнеженный богач Лукулл, удивлявший весь Рим своими роскошными пирами. Был старый почтенный сенатор, который боготворил этого юношу. Но одним из самых пламенных его обожателей был Гортензий. Да, да, тот самый Гортензий, которого называли фигляром и плясуньей Дионисией, автор пикантных стихов и защитник Берреса! Гортензий был буквально влюблен в Катона и выражал свои чувства с преувеличенным пылом, как многие актеры.

И вот однажды Гортензий пришел к Катону и завел какой-то странный разговор. Он говорил, что так любит Катона, так любит, что хочет с ним породниться. Да, он хочет быть его братом! И вот поэтому он просит у него руки его дочери. Катон, несколько опешив, отвечал, что дочь его замужем, о чем хорошо известно Гортензию. И тут Гортензий понес какой-то совсем уж несусветный вздор. Он говорил о древних философах, об общности жен, о государстве Платона. Что из того, что дочь Катона замужем? Он все равно просит ее руки! Правда, согласно пошлым мещанским понятиям, это недопустимо, но с высшей философской точки зрения прекрасно. Пусть дочь родит ему сына. Этот ребенок свяжет его с Катоном. А там, если угодно, он снова отдаст ее мужу. Словом, он разливался соловьем. Катон с изумлением слушал всю эту галиматью. Наконец, прервав поток красноречия оратора, он сказал, что, «любя Гортензия и отнюдь не возражая против родства с ним, он находит, однако, странным вести речь о замужестве дочери, выданной за другого». И тут Гортензий заговорил по-иному и «без всяких околичностей раскрыл свой замысел, попросив жену самого Катона». Катон помолчал с минуту, затем сказал, что согласен. Жена покинула его дом и уехала к Гортензию.

Эту странную историю толкуют на все лады. Много говорят о стоических и платонических идеях Катона, о его взглядах на дружбу. Однако как-то забывают, что в этой истории были три действующих лица — кроме Гортензия и Катона была еще Марция. Римская женщина пользовалась почти неограниченной свободой, в частности, правом развода. И вдруг ее дарят, как турецкую наложницу! Мы могли бы ожидать, что Марция, узнав о философском решении обоих друзей, швырнет в них чем-нибудь тяжелым, бросит в лицо мужу обручальное кольцо и гордо удалится. Ничего подобного! Она кротко выслушала обоих мудрецов и, смиренно опустив глаза, объявила, что готова пожертвовать собой и переселиться к Гортензию. В этом есть что-то подозрительное!

Я думаю, она сделала то, что хотела сделать. А так как не слышно, чтобы она была фанатичным философом, то очевидно, что у нее были совсем другие причины. Что, если Марция и Гортензий давно полюбили друг друга? Любовь эта поставила Гортензия в самое щекотливое положение. Он не мог завести роман за спиной мужа, не мог увести его жену — ведь муж был Катон, перед которым он благоговел. Конечно, он мог бы прийти к другу и во всем ему признаться. Наверняка Катон бы простил обоих. Но изворотливый ум Гортензия придумал гораздо более красивый выход. И он сыграл эту сцену так, как мог сыграть ее только великий актер.

Принял ли Катон все происходящее за чистую монету или он понял все? Этого мы никогда не узнаем. Мы знаем лишь, что повел он себя так, как будто ни о чем не догадывался. Он сам передал жену другу, который, кстати, был старше его на 20 лет. Между прочим, речь уже не шла о том, чтобы вернуть Марцию, если она родит ребенка. Об этом Гортензий на радостях забыл. Страдал ли Катон? Никто не знает, ибо люди не понимали, «сколько мягкости и нежности было в этом непоколебимом и суровом человеке» (Plut. Cat. min., 11).

Но все-таки Катон никогда не был одиноким. Во-первых, у него была большая семья. Дом его буквально был полон женщин: жена, дочери, племянницы, росшие у него в доме, сестры. Сестры эти (во всяком случае две из них) были удивительно беспутны, и вокруг них то и дело вспыхивали безобразные скандалы. С одной из них муж развелся, заявив, что терпел ее столько времени только потому, что она сестра Катона. Странно, что Катон, этот строгий моралист, ни словом не упрекнул сестру и поселил ее в своем доме. Эта была шумная экспансивная компания, которая плохо ладила между собой. «По-видимому, вообще вся женская половина семьи доставляла Катону одни неприятности», — говорит Плутарх (Cat. min., 24). Но он не прав. Катон любил этих крикливых, беспутных женщин. И они любили его. Когда началась гражданская война, Катон поразил всех. Он прибыл в лагерь вместе с сестрой и ее малым ребенком. Катон говорил, что ему не на кого ее оставить. И когда римляне услышали, как эта женщина, которую они считали пропащей, твердит, что не может оставить Катона, что боится за него, что ему нужен уход, нужен режим, что он вечно забывает о самом для себя необходимом, они невольно призадумались и решили, что в ней ошибались (Cat. min., 54).

Кроме того, у Катона было множество друзей. Где бы он ни появлялся, окружающие пылко к нему привязывались. В армии он был простым офицером, не совершил ровно никаких подвигов, но, когда настал день отъезда, произошло нечто удивительное. Чуть не все войско выбежало провожать Катона. Все рыдали навзрыд, и Катон буквально переходил из рук в руки — каждый сжимал его в объятиях, плакал и осыпал поцелуями (Cat. min., 12). Друзья дневали и ночевали в его доме. По первой