жарко, но, проезжая мимо гей-баров с садомазохистским уклоном, я вижу парней в полновесных кожаных прикидах мачо. Должно быть, им приходится нелегко в такой жаркий денек, но, судя по всему, именно в этом и заключается весь смысл. Эта часть города плоская: ее создали люди, насыпав землю на гниющие остовы кораблей, так что ощущение здесь совсем иное, чем в центре города, даже если до него рукой подать. Я останавливаюсь, чтобы посетить выставку в «Центре Йерба-Буэна», на которой представлены работы, созданные в Оклендском арт-центре «Креативный рост». Это объединение художников с умственными или психологическими отклонениями. Меня, как большого любителя всего, что обычно называют «аутсайдерским», некоторые их работы восхищают.
Входящая в это объединение художница по имени Джудит Скотт одержима оборачиванием предметов нитками и тесемками, она создает коконы размером почти с человека — впечатляющие, волнующие и немного жутковатые. Гигантские тотемы, талисманы, которые, по-видимому, обладают загадочной силой личных амулетов.
Другой художник, Дуайт Макинтош, создает рисунки, которые при внимательном изучении оказываются сотканными из множества слоев изображений — как последовательные снимки движущегося объекта, они прозрачны и наложены друг на друга. Они похожи на кадры из старых мультиков: там, если персонаж бежит очень быстро, одновременно можно увидеть десятки ног, что обозначает скорость. В графике Макинтоша друг на друга наложено столько изображений рук и ног, что поначалу сложно сказать, какое именно движение запечатлено, чем занимается нарисованный персонаж. Затем смысл медленно проступает на поверхность: ага, вот рука, а это… ой, это пенис. Они все мастурбируют. Причем, похоже, со сверхзвуковыми скоростями.
Термин «аутсайдер», используемый в мире искусства, означает: «мы не уверены, что эти произведения уместны здесь, они отчасти наивны, художник не обладает должной техникой, но на это стоит взглянуть». Иногда это подразумевает еще и то, что автор — самоучка и, по всей вероятности, сумасшедший. Во всяком случае, эти люди не способны вести нормальную социальную жизнь (хотя то же самое можно сказать о многих из нас).
На стене неподалеку вывешены черно-белые фотографии художников, входящих в объединение «Креативного роста». Некоторые из снимков трогают меня за душу. Не представляя, как выглядят сами авторы, только будучи взволнован их работами, я мысленно ставлю их на одну доску с лучшими художниками нашего времени. Объективно оценивая качество их работ, я не вижу ни малейшей разницы между их творениями и шедеврами художников мейнстрима — за единственным исключением: на этой выставке нет ни единой работы, которая отражала бы замкнутый мир искусства и бурлящие внутри него драмы. Невелика потеря. На самом деле я вижу в этом положительный момент, хотя некоторые из работ, посвященных такой саморефлексии, бывают действительно забавными. В любом случае я почти ожидал, что художники будут выглядеть «нормально» — или по меньшей мере не сильно будут отличаться от других людей искусства, которых я знаю.
И все же фотография Джудит Скотт, страдающей синдромом Дауна, заставляет меня осознать, что многие из этих художников никогда не смогли бы полноценно функционировать в системе галерей и музеев.
Вот, значит, что относит их к «аутсайдерам». Эти люди могут не иметь возможности рассказать нам о своем творчестве так, как мы ждем этого от профессионального художника, — не то чтобы многие профессиональные художники с легкостью могут описать свою работу, но профессионалы, как минимум, чувствуют, где именно их картины находят свое место, как они вписываются в наш общий мир, к какому сегменту арт-рынка принадлежат, и могут поддержать разговор об этом. Мы считаем само собой разумеющимся, что работа профессионального художника отделена от его личности: не обязательно знать о любовных похождениях Пикассо, о его психологических заскоках и маниях, чтобы его картины доставили удовольствие. Впрочем, в случае «Креативного роста» и некоторых других «аутсайдеров» может показаться, что для множества людей личная информация о художнике необходима для того, чтобы оценить его работы, судить о них, попытаться их понять. То обстоятельство, что они — самоучки, «психи», росли в хижине на краю болота или работают днем уборщиками, отчего-то считается существенным. Джексон Поллок работал уборщиком в нью-йоркской начальной школе и, вероятно, стянул оттуда немало красок, но медные таблички в музеях не атрибутируют его как уборщика. В то время как профессиональные художники склонны дистанцировать себя и свою жизнь от собственной работы, Джудит, по-видимому, связана с нею настолько интимными, крепкими связями, что многие профессионалы могут только позавидовать ей.
Некоторые профессионалы говорят, что были бы рады стереть эту грань и работать на территории между жизнью и искусством, как некогда призывал Боб Раушенберг. Ребята из «Креативного роста» никогда не покидали эту пограничную зону, но для них она — глубокая пропасть, из которой нет выхода.
Сопоставление этих художников с профессионалами мира искусства порождает вопрос: что есть рассудок? И не помогает ли дисфункция психики становлению творческого импульса? Лично я так не думаю, хотя миф о сумасшедшем (гениальном) художнике жив и поныне, вспомните хотя бы Ван Гога. Мне кажется, эти вопросы, эта дихотомия между замыслом и результатом не имеют к творчеству никакого отношения. Для меня пятно на тротуаре или пузырь изоляционной пенки могут иметь эстетическую ценность не меньшую, чем работы Франца Веста, например. Просто одни стоят на музейных постаментах, а другие оказываются выброшены за ненадобностью. Мое определение хорошего произведения искусства, боюсь, довольно широко и не задается фактами биографии его автора. По мне, произведению искусства порой вообще не нужен автор. Мне все равно, кто или что создало его. Для меня искусство — это ниточка, которая протягивается между предметом (каким угодно предметом) и глазом наблюдателя (или его сознанием). И авторство здесь ни при чем. Мне не нужно пролистать чье-то резюме, чтобы оценить созданный этим человеком шедевр. Но, должен признать, порой биография художника, если она мне известна, что-то добавляет к моей оценке, влияет на мое восприятие.
Если вам свойственно выводить лихорадочные каракули на клочках бумаги, как время от времени поступает чрезвычайно успешная художница Луиза Буржуа (если взять наиболее очевидный пример), становится ли ваша работа лучше аналогичных картин ребят из «Креативного роста» из-за того, что вы относитесь к ней объективнее, чем они? Быть может, каракули становятся искусством, когда их создание — плод сознательного намерения? Становятся ли они лучше оттого, что вы сознаете, что рисуете каракули, но вместо этого могли бы при желании выполнить рисунок в какой-либо другой манере? Лично я не думаю, будто кто-либо может объективно сказать, какая из двух работ лучше или хуже другой. Я не знаю способа провести подобную оценку. Разумеется, Луиза Буржуа занимается и другими видами творчества, что может внести некое различие (для некоторых, во всяком случае), но лично я вижу между ними лишь одну разницу: надо полагать, Луиза приняла сознательное решение выводить свои каракули, она задумала их именно такими — и мы предполагаем (довольно смелое предположение), что на их изготовление художницу не толкал какой-то подсознательный импульс. Предположение и впрямь весьма смелое, особенно в ее случае, потому что Луиза вечно вздыхает о своем злосчастном детстве: так, может, она нуждается в этих своих каракулях не меньше, чем ребята из «Креативного роста»?
И действительно важный вопрос: какая разница, даже если так и есть?
Лично мне ключевым понятием в дихотомии «внутри и снаружи» представляется не рассудок, не душевное здоровье, а социальная функциональность. Многие «утонченные» и успешные художники из галерей — настоящие безумцы, потерянные в собственных мирах, и зачастую они — развалины в
