злодеев чинил в Москве многие воровства и разбои, и многие грабительства и сверх того, здешним многим обывателям только для одних своих прибытков немалое разорение и нападки».
Как следует из материалов дел, Каин укрепил свое положение тем, что сумел угодить сильным мира сего. Он охотно обслуживал прежде всего высокопоставленных персон, у которых случилось несчастье — обокрали дом, ограбили родственника, бежали, прихватив имущество, как некогда сам Ванька, дворовые. Полиция, как всегда, разводила руками, а Каин действовал сноровисто и быстро. Через своих людей в воровском мире (у него была особая «служба» мелких жуликов, которая шарила по скупкам и барахолкам и по опознанным вещам находила грабителей) он возвращал украденное, находил беглецов, делал и другие услуги своим «благодетелям». В итоге в 1744 году он получил охранную грамоту — особый сенатский указ, в котором было сказано, что все действия доносителя Каина защищает закон и что «ему, Каину, в поимке… злодеев никому посторонним обид не чинить и напрасно не клеветать». Более того, в указе говорилось: «А ежели кто при поимке таких злодеев ему, доносителю Каину, по требованию его вспоможения не учинит… таковые, яко преступники, жестоко истязаны будут без всякого упущения».
Зная среду, из которой он вышел, Каин обезопасился и от доносов на него схваченных воров и разбойников. В указе Сыскного приказа было сказано: «Ежели… кто из содержащихся колодников или впредь пойманных злодеев будет на него, Каина, что показывать, того, кроме важных дел (то есть по делам о государственной безопасности. —
Пересказывать «подвиги» Каина — значит цитировать почти дословно современную уголовную хронику. Главное, что в «работе» Каина борьба с преступниками и преступления самой банды Каина тесно переплетались. В сущности, он лишь для вида, «для отчетности», ловил мелких жуликов, случайных, заезжих в Москву воров, которые, если хотели спастись, платили Каину отступного и потом выходили на свободу. Взыскивал он дань и с вполне преуспевающих купцов и ремесленников, если узнавал порой постыдные тайны их обогащения и источники капиталов. Подпольные мастера и купцы-контрабандисты видели прямую пользу от дружбы с Каином. Он действовал как современный мафиози — устранял конкурентов «своих» предпринимателей, конфискуя у «чужих» товар, инструменты, сдавал их в Сыскной приказ. Всё это делалось, естественно, не бесплатно. Порой Каин брал с собой на операции гарнизонных солдат и чиновников Сыскного приказа, порой обходился своими людьми — постепенно у него образовалась «гвардия» головорезов: Шинкарка, Баран, Чижик, Монах, Тулья, Волк и т. д. — около сорока человек. То он совершал по Москве «торговые инспекции» — ловил на недовесе казенных торговцев солью, хватал контрабандистов, торговцев запрещенным или ворованным товаром, а потом, взяв с них дань, отпускал с миром. Когда ему надоедала «законная деятельность», он выходил ночью поразмяться с кистенем и со своей бандой совершал налеты, грабил и убивал. Пользуясь своей властью, он брал в заложники богатых московских старообрядцев и отпускал только тогда, когда их родственники приносили выкуп. Когда сведения об этом дошли до Раскольнической канцелярии, имевшей монопольное право мучить старообрядцев, Каин подкупил подьячих, и бумага, требовавшая Каина к ответу, шла в Сыскной приказ три года!
Каина не всегда прельщали деньги, которых ему и так хватало. Он шел на дела, движимый и страстью авантюриста, испытывающего удовольствие от опасности, а то и «со скуки». Вот он, переодевшись посыльным гвардейским офицером, явился в один из московских монастырей, чтобы с помощью подложного указа освободить монашку, которая нарушила обет и вышла замуж, за что ее арестовали. После довольно опасных романтических приключений в монастыре Каин, вручая супругу счастливому мужу, изволил пошутить: «Ежели и впредь в другой старице будет тебе нужда, то я служить буду». Правда, деньги за работу, 150 рублей, все-таки взял.
Любил Каин и жестокие шутки. Мог для смеху завести в зимнее поле приказчика и пустить его, как зайца, без штанов. Мог, в шутку, конечно, обмазать дегтем надерзившего ему подьячего, освободить из-под стражи колодника, а в его цепи заковать, для смеха, караульного солдата. А сколько было потехи, когда он приказал привязать задержанного его бандой извозчика к оглоблям, а его воз с сеном поджег, после чего лошади помчались как сумасшедшие! Вообще же, в его натуре не было ни расчетливой жестокости, ни осторожности, ни меры. Любил он, по широте своей души, «шумнуть», «дать жару», «учудить» нечто такое, чтобы вся Москва наутро говорила о его очередном «подвиге».
Пришла пора, и Каин решил завести семью. Приглянулась ему соседская вдова Арина Иванова. Ванька посватался, да получил отказ — уж соседи-то знали, кто живет рядом с ними. Тогда Каин пошел своим, привычным, мерзким путем: подговорил пойманного им и сидящего в Сыскном приказе фальшивомонетчика дать на Арину, как на свою сообщницу, показания. Несчастную вдову взяли в Сыскной приказ, жестоко били плетьми, и она, не выдержав боли, «призналась», что помогала жуликам делать деньги. Дело серьезнейшее, пахнет Сибирью! А после этого Каин подослал некую «женщину сказать Арине: ежели она пойдет за меня замуж, то в тож время освобождена на волю будет». Сначала Арина упорно отказывала такому жениху, но узнав, что ее будут снова пытать, скрепя сердце, согласилась. После этого Каин легко вытащил ее из застенка, чтобы потом устроить шутовскую, глумливую свадьбу с пьяным попом и издевательством над гостями.
Ясно, что, живя в таких грехах, Каин не мог спокойно смотреть в будущее. Опасность разоблачения постоянно висела над ним, и не раз по нему плакали дыба и кнут — доказательств его преступлений было множество. Но всякий раз он выкручивался, и, как потом писал императрице Елизавете Петровне генерал- полицмейстер Алексей Татищев, его отпускали из полицейских соображений, «в рассуждение о том, дабы впредь в сыску воров и разбойников и протчих подозрительных людей имел он крепкое смотрение». Из дела Каина видно, что генерал-полицмейстер обманывал свою государыню. Каин держался главным образом за счет преступной дружбы с чиновниками Сыскного приказа, полиции и даже Сената. Он сразу же завязал дружбу с посланным в первый поиск воров протоколистом Петром Донским, который потом стал секретарем приказа и первым покровителем, укрывателем и партнером Каина. Сращение администрации и преступников было налицо. Позже, уже на следствии по его делу, Каин показал, что свои преступления «все чинил в надежде на имеющихся в Сыскном приказе судей и протоколистов, которых он за то, чтоб ево остерегали, даривал и многократно в домах у них бывал и, как между приятелей, обыкновенно пивал у них чай и с некоторыми в карты игрывал». Из других показаний Каина видно, что найденные у скупщиков краденые вещи доставлялись бандой Каина ночью в Сыскной приказ и раскладывались на столе в судейской палате — так сказать, прямо на алтаре правосудия. И полицейские чиновники выбирали из кучи добра то, что им приглянулось.
Вместе с друзьями из сыска Каин кутил, поставлял им девиц, секретари Сыскного приказа «прихаживали к нему, Каину, в дом и в зернь игрывали». Делал он им подарки, когда дорогие, а когда — не очень. Раз присмотрел Петр Донской себе шляпу полупуховую, хотел было купить, а Каин «сказал ему, Донскому, что те деньги заплатит он, Каин». Это из признания Донского на следствии по делу Каина. Понятно, что Донской вспоминал только мелочи, но за такими подарками уголовника видна целая система.
Но до бесконечности преступления Каина продолжаться не могли. Запись в журнале Сыскного приказа от 8 августа 1748 года, кажется, предвещает его грядущее падение: «В Сыскной приказ пришед, доноситель Иван Каин словесно объявил: оного числа ходил он, Каин, для сыску и поимки воров и разбойников, и мошенников, и он, Каин, шел за Москву-реку… и на мосту попался ему мошенник Петр Камчатка, которой прежде сего и ныне ворует, мошенничает… которого взяв он, Каин, для следствия в том воровстве привел в Сыскной приказ». Камчатку пытали, били кнутом и сослали навечно в Оренбург, на каторгу. Конечно, «вор должен сидеть в тюрьме», и Камчатка симпатий не вызывает, но все-таки эта запротоколированная в Сыскном приказе сцена на мосту, когда Каин сдал шедшего ему навстречу старого учителя, друга, не раз выручавшего самого Каина из петли, позволяет сказать, что Каин подошел к своему концу.
Как часто бывает в истории, все началось с женщины, точнее — с пятнадцатилетней девочки, дочери отставного солдата Тарасова, которую Каин, как ту героиню песни, «для непотребного дела сманил», а потом, как ненужную тряпку, выбросил на улицу. Так бы и забылся и этот случай — управы на могущественного Каина не было, — если бы не отец девушки, Федор Тарасов. Он дошел-таки до самого генерал-полицмейстера и подал ему челобитную о деле. Татищев, уже наслышанный о «подвигах»
