всем чужакам без особого энтузиазма и очень неохотно отвечали на вопросы. Но Дункан не отставал, говоря, что у него чисто личный интерес к монастырю. Наконец кто-то из местных жителей указал направление, в котором надо было идти, и Дункан с Паулем двинулись в путь.
Им потребовалось несколько дней пешего путешествия — сначала по широкой мощеной дороге, потом по грунтовой, потом по тропе, пока, наконец, они не вышли на грязную извилистую тропинку, поднимавшуюся вверх по горному склону. Джунгли становились все гуще, деревья выше, а подъем круче.
Когда они наконец на третий день добрались до укрепленной женской обители, то им показалось, что они наткнулись на крепость случайно. Отвесные черные стены торчали из земли, словно искусственные скалы. Пауль, как зачарованный, смотрел на острые углы стен и смотровые башенки, на которых виднелись маленькие человеческие фигурки. Общежитие изгнанных сестер смотрело на мир несколькими окнами — узкими, как вертикальные бойницы, или для пущей безопасности, или для того, чтобы сестры как можно меньше видели окружающий мир.
По узкой тропинке Дункан и Пауль поднялись к прочным неприветливым воротам.
— Наверное, иногда они все же принимают посетителей, — задумчиво произнес Пауль. — Получают же они припасы и продовольствие. Не могут же они жить на полном самообеспечении.
— Нам нет смысла скрывать наши имена, если мы прибыли сюда искать убежища. Думаю, они увидели нас, когда мы были за несколько километров, и уже давно следят за нами. — Дункан откинул с головы капюшон и положил руку на плечо Пауля. — Эй!
Но фигуры на высоких башнях не шелохнулись. На крик никто не отозвался. Дункан позвал снова.
— Откройте ворота! Мы требуем впустить нас именем герцога Лето Атрейдеса из Каладана!
Пауль уловил на стенах какую-то суету. Каменная плита над воротами сдвинулась с места, открыв замаскированное окно.
— Герцога Лето Справедливого? Такое легко может сказать любой человек, — произнес грубый голос. Мужской, решил Пауль. Интересно, почему мужчина охраняет ворота этой женской обители?
— Но не всякому человеку легко привести сюда родного сына герцога, Пауля, — возразил Дункан. — Здесь, с вами, находится его бабушка Елена. Она, конечно, не сможет узнать внука, так как она ни разу его не видела, но она узнает меня.
Пауль поднял голову и посмотрел вверх, уверенный, что наблюдатели внимательно изучают пришельцев.
— А зачем Преподобной Настоятельнице видеть внука? Почему вы думаете, что она этого захочет? Ваш герцог сам запретил ей поддерживать любые контакты с его семейством.
Пауль быстро переварил услышанное.
— Этот вопрос мы обсудим в личной беседе с леди Еленой, — сказал Дункан. — Она прекрасно знает, почему находится здесь, или вы хотите, чтобы я сейчас выкрикнул эти причины во всю силу моих легких?
Раздался металлический щелчок, и ворота медленно отворились внутрь. Человек, встретивший Дункана и Пауля, был когда-то поразительно красив — это было видно по правильным чертам его лица, но теперь оно было изборождено морщинами, а кожа стала походить на высушенный пергамент, словно душевные переживания надломили этого человека. Удивительно, на нем была потрепанная и выцветшая форма гвардии Дома Атрейдесов.
Дункан пристально посмотрел на человека и внезапно нахмурился.
— Суэйн Гойре! Так ты, оказывается, пережил все эти годы.
Печальное и хмурое выражение стало вечной маской этого человека.
— Я до сих пор жив, потому что это есть часть моего приговора. Тем не менее мое покаяние не может изменить моей участи.
— Нет, но зато ты можешь помочь сохранить жизнь нам. Для него. — Дункан подтолкнул вперед Пауля и сам прошел через ворота на территорию, огороженную толстыми высокими стенами.
От имени герцога они попросили убежища, и сестры-затворницы неохотно предоставили им его, но гостеприимство их было весьма холодным. Женщины, обитавшие здесь, в большинстве своем были одеты в мешковатую неудобную черную одежду, многие носили мантильи, некоторые же покрывали голову и лицо сетчатой вуалью. Говорили они мало, обычно молчали. В отношениях с гостями они скорее строили баррикады, а не наводили мосты.
Сестры-затворницы практически не общались с окружающим миром, хотя были искусными мастерицами в изготовлении ковров ручной работы. Говорили, что большинство женщин явилось сюда по причине психических травм, последствия которых они не могли перенести в миру. Пауль решил, что они вместе отгородились от мира, чтобы сообща переживать свое горе и искать друг у друга защиты.
На закате тревожную тишину монастыря нарушал звон медного колокола, созывавший сестер на вечернюю трапезу за большим общим столом. Еда была простая — хлеб, фрукты, овощи и засоленная рыба. Еду сестры запивали родниковой водой, поступавшей из джунглей по водопроводной трубе.
Гойре ужинал за отдельным столом в дальнем конце столовой, избегая общества двоих гостей. Очевидно, он не имел права сидеть за одним столом с сестрами. Приговоренный к ссылке в монастырь после смерти Виктора и Кайл ей, он был одним из немногих мужчин, постоянно проживавших здесь.
Большое кресло во главе стола осталось пустым, и Пауль подумал, соизволит ли бабушка показаться им на глаза или решит, что они оба не стоят ее внимания. Мальчику очень хотелось познакомиться с этой женщиной, имя которой так редко упоминалось в замке. Он приставал с расспросами и к Гурни, и к Суфиру, и к Дункану, но всякий раз получал лишь короткие невразумительные ответы.
Вдруг, словно повинуясь какому-то телепатическому сигналу, все сестры одновременно повернули головы в сторону деревянной двери в дальнем конце зала. Дверь открылась, и в трапезную вошла высокая женщина в капюшоне.
Лицо ее было прикрыто сетчатой вуалью, воротник черной накидки был украшен ришезскими блестками.
Настоятельница села на свое место, не проронив ни слова. Интересно, подумал Пауль, представится ли она, задаст ли ему какие-нибудь вопросы? Рука Дункана сжалась в кулак.
После долгой неприятной паузы женщина подняла затянутые в черные перчатки руки, взялась за капюшон, застыла на мгновение в нерешительности, потом откинула капюшон назад, открыв волнистые темно-каштановые с проседью волосы, а затем сняла и вуаль, прикрывавшую лицо. Пауль впервые увидел свою бабушку по отцовской линии.
Лицо женщины оказалось худым и суровым, но все же она была поразительно похожа на отца. Леди Елена, принцесса из дома Ришезов, вышла в свое время замуж за старого герцога Пауля и до сих пор не забыла о своем августейшем достоинстве. Наконец она заговорила трескучим и сухим — как после долгого молчания — голосом:
— Здесь, за этой трапезой, я признаю, что я — твоя бабушка, мальчик. Но не рассчитывай на любовный прием и праздничный ужин.
— Тем не менее мы рассчитываем на элементарную вежливость и гарантии нашей безопасности, — твердо произнес Дункан.
— Вежливость… — Елена задумалась. — Вы просите о большом одолжении.
Гойре встал, удивив этим собравшихся женщин.
— И вы предоставите им требуемое. Они имеют полное право на ваше гостеприимство, и ваш долг его им предоставить.
Елена сложила губы в недовольную гримасу.
— Очень хорошо. Вы уже здесь, и я узнаю почему… но позже. А пока давайте в мире вкушать пищу и
