Яркий свет упал на лицо Илесы, и она прикрыла глаза. Лето не мог оторвать от нее взгляд. Своими темными волосами, сдержанностью поведения и неуверенным смехом она разительно отличалась от Джессики, да и от Кайлеи.

Илеса перегнулась через леер над бушпритом, возле которого было написано название лодки — «Виктор».

— Лето, расскажите мне о своем сыне.

— Пауль чудесный молодой человек. Умный и храбрый. Я им очень горжусь. Вы сами видели его, и можете судить о его способностях.

— А Виктор? Расскажите мне о нем, если вам не трудно. Я знаю только, что он умер в младенчестве.

В голосе Лето зазвучали жесткие нотки.

— Он стал невинной жертвой покушения на меня. Виктор… Ромбур… Они оба стали жертвами ее ревности.

Илеса удивленно вскинула свои изящные полукруглые брови.

— Значит, это не было связано с политикой?

— Если бы дело было в политике, то мне было бы легче перенести это несчастье. Нет, дело было сугубо личным. Кайлея в сговоре с одним капитаном моей гвардии подложили бомбу в процессуальный экипаж, но бомба убила не меня, а моего сына. — Голос герцога дрогнул. — Нашего сына. Взрыв покалечил и брата Кайлеи, Ромбура. Один я остался невредим.

Илеса сочувственно посмотрела на Лето. Палуба лодки плавно покачивалась на встречных волнах.

— И что сталось с Кайлеей и капитаном? Думаю, мой отец устроил бы показательную казнь. Капитана положили бы на ростки колючего растения бирабу. Оно растет быстро и в течение суток пронзило бы жизненно важные органы преступника. — Илеса рассказывала об этой ужасной казни без всякого содрогания.

— Кайлея покончила с собой, бросившись с башни. А Гойре… нет, я не стал его казнить, я выбрал для него более тяжкое наказание — оставил ему жизнь. Я отправил его в изгнание, где он будет переживать свое преступление до конца дней.

Наступило долгое молчание. Илеса продолжала, как зачарованная, смотреть на волны.

— Мы оба носим в душе глубокие шрамы, Лето, — сказала она наконец. — Я знаю о ваших ранах и думаю, что вы знаете о моих. Но мы оба обладаем достаточным мужеством, чтобы стать сильнее от пережитых страданий. Или нам надо опустить руки и сдаться?

Лето на мгновение задумался.

— Мы с вами затеваем не легкомысленный роман, Илеса. Мы оба знаем, с какой целью заключается наш брак. Возможно, это совсем не то, чего вы ждете от жизни.

— Напротив, Лето, это как раз то, чего я жду. Так меня воспитали. После того как грумманцы убили Санию, я стала старшей дочерью в семье эрцгерцога Эказа. Мой удел — династический брак. Я никогда не мечтала о том, что полюблю какого-нибудь доблестного кавалера и буду счастливо жить с ним как в сказке. Нет, и я вполне довольна моим положением.

Да, будет тяжело, но Лето понимал, что одновременно это будет наилучший выход. Он надеялся, что со временем Илеса станет для него чем-то большим, нежели просто политическим партнером. Станет другом, но это уже превосходило то, что советовал ему старый герцог в отношении династического брака.

— Я хочу, чтобы вы полюбили Джессику и Пауля. Я хочу, чтобы они полюбили вас. Все это зависит от вас, Илеса. Вы сможете это сделать?

— Я сделаю все, что прикажет мой герцог, — ответила девушка.

— Император забирает себе львиную долю нашей пряности. Если так будет продолжаться и дальше, мы скоро разоримся дотла. — Барон фыркнул и едва не чихнул от попавшей ему в нос всепроникающей арракинской пыли. — Если Дом Харконненов хочет выжить на этой жуткой планете, нам надо получать больший процент.

— С сегодняшнего дня так и будет, мой барон. — Питер де Фриз самодовольно ухмыльнулся. — Прямо под носом инспекторов из КООАМ.

Двенадцать лет назад, когда Дом Харконненов обвинили в утаивании меланжи и в занижении данных о ее добыче, на Арракис прибыла целая армия аудиторов и ментатов, перерывших всю отчетную документацию барона. Тогда инспекторы не нашли ничего предосудительного, и барону удалось выйти сухим из воды. Но Харконнен продолжал лихорадочно искать способ создания тайных складов пряности. Наконец де Фриз предложил гениальный и вполне жизнеспособный план — прятать излишки пряности на виду у всех, и теперь эту идею начали успешно претворять в жизнь.

Хранилище пряности в предместье Карфага хорошо охранялось солдатами и было оснащено современной следящей аппаратурой. На солнце жарились десять исполинских бункеров. В небе барражировали черные военные орнитоптеры, высматривая, не бродят ли поблизости фрименские воры, прячущиеся в песках и ждущие удачного момента для нападения на хранилище.

Барон и де Фриз поднялись на лифте на верхний этаж самого большого нового бункера. Лифт остановился, и барон шагнул на высокую плоскую платформу крыши бункера, откуда открывался вид на складской полигон. Во всех этих бункерах хранились запасы пряности, находящиеся в распоряжении Харконнена, здесь были части регулярных поставок, которые следовало отгрузить Ландсрааду, Гильдии и КООАМ. Кроме того, здесь же находились стратегические резервы, гарантирующие поставки пряности императору.

— Все ли бункеры построены из нового материала?

Де Фриз вытер ярко-красные губы ладонью и, не скрывая гордости, ответил:

— Все контейнеры, до последнего, переделаны, включая направляющие и платформу, на которой мы сейчас стоим. Все это сделано из особого полимера, пропитанного меланжей. Десять лишних тонн пряности, нигде не учтенной и спрятанной в элементах здания и оборудования. Легальная пряность находится в хранилищах, и поэтому индикаторы везде показывают ее присутствие, и ни у кого это не вызывает никаких подозрений. Более того, никто не удивится слабому запаху корицы, исходящему от стен и оборудования. Мы спрятали пряность на виду у всех.

Барон провел пухлым пальцем по перилам и лизнул его, но не почувствовал ничего, кроме вкуса кремнистой пыли.

— Очень изобретательно. Я уверен, что комар носа не подточит. Но как мы сможем извлечь все это богатство, если оно вплавлено в структуру стройматериалов? КООАМ сразу обратит внимание на демонтаж бункера.

Питер беспечно махнул рукой.

— У нас есть сепаратор полимеров, милорд. В любой момент мы можем спокойно извлечь пряность, заменить ее инертным материалом и, забрав пряность, продать ее кому угодно, а прибыль положить в банк, не платя сумасшедших налогов императору. Мы можем откачать чашку пряности или тонну — по нашему усмотрению.