Мы пришли к моей квартире. Вот замок, который я недавно поменял после того, как жена потеряла ключ.

 - Входите,- разрешил он мне, но сам проскочил первым, будто спешил занять территорию и закрепить свои права.

 - Да уж войду!

 Встретил нас мой сын – школьник.

 - Привет, Ахилл,- хотел я сказать первым и по-мужски пожать ему руку, но этот гад в галстуке опять превзошел меня.

 - Здравствуй, сын. Все хорошо?

 - Да, папа,- ответил ему мой сын Ахилл.

 Ведь это мужественное имя выбрал ему именно я. Жена возражала. Мол, не в Древней Греции живем. Но я настоял на своем. Меня самого Платоном зовут. То есть так звали раньше. А кто я теперь? Какой- нибудь Николай или Михаил? Вот вляпался! Посрамленный я направился к телевизору.

 - Да, сюда,- подтвердил фальшивый Платон, будто не знал, что мне в этом доме все знакомо не хуже, чем ему. Пройдоха!

 - Вот, работал – и вдруг без всякой видимой причины потух, – сказал он мне те слова, которые я сам собирался сказать себе, когда был им. То есть я хотел сказать это ему, когда он был мною. Нет. Я хотел сказать это себе, когда он был мною. Тьфу! Язык сломаешь! В такую герменевтику я еще не попадал.

 - Сейчас посмотрим,- внушительно произношу я.

 Руки мои уверенно открывают портфель, достают отвертку и ловко откручивают винты, а затем я заглядываю в пыльное нутро ящика. Самозванец же садится в кресло и начинает ждать. Не успел я еще начать, а он уже ждет, когда я уберусь из нашего дома. К подобной неделикатности клиентов привыкаешь, но тут особый случай. Ведь знает, скотина, что находится в моей шкуре, но как невозмутимо держится. Будто родился мною. Через минуту он все же вышел в другую комнату и стал делать моему сыну свои вздорные отцовские замечания.

 Как не возмущайся, а теперь нужно все-таки чинить собственный телевизор. Я щупаю его, трясу, дую и понимаю, что такими мерами его не проймешь. Что-то подсказывает мне, куда нужно заглянуть, и я даже оказываюсь способен кое-что сообразить. Так и есть. Сгорела одна штуковина. Вспоминаю, что в портфеле у меня должна найтись такая же. Извлекаю из портфеля нужного мне близнеца и перепаиваю. Но включать телевизор я не спешу. Я продолжаю его разглядывать, еще раз трясу и дую. Мне кажется, что после моих ритуальных манипуляций он обязательно оживет. Я намеренно увеличиваю количество затраченного на него времени, чтобы обмануть этот чертов ящик и принудить его к работе уже тем, что я честно пытался понять его электронную душу. И только теперь, когда мне кажется, что я достаточно ублажил этого идола, я включаю его. И он работает.

 Тут входит Платон.

 - Ну как успехи?- издевательски спрашивает он.

 - Как видите,- небрежно отвечаю я.- Кинескоп у вас дерьмо!

 Я сам себе удивляюсь. Никогда раньше не употреблял я подобных арготизмов: дерьмо, канитель, зануда, ништяк, тащиться, сварганить, мочить в сортире. Я стал выражаться как…телемастер. Но если забыть про эвфемизмы, то надо признать, что кинескоп этот мне давно не нравился. Много он мне в свое время вечеров испортил. Зараза!

 - И что же делать?- спросил он.

 - Менять. А этот выбросить.

 Я прочел по его глазам, что он думает, как по книге: «Тебя только послушай. Карман-то не свой».

 «А, черт с тобой! Думай, что хочешь!» - думаю я, а он в это время внимательно следит за моим лицом. Тоже, видимо, читает. Нам и говорить не нужно. И тогда я мысленно произношу все, что думаю о нем, не стесняясь в выражениях, без всяких эвфемизмов, и отворачиваюсь. Я не желаю знать, что он думает в ответ, и опять заглядываю в ящик. Устанавливаю заднюю панель на телевизор и сажусь заполнять квитанцию. При этом я сталкиваюсь с некоторой трудностью. Что скрывается за словом «настройка»? Какова ее размерность? По времени? По результату? И чем настройка отличается от регулировки? Очевидно, чем-то отличается, если они обе указаны в прейскуранте. Я делаю вывод: регулировка есть серьезная настройка, а настройка есть неопределимое понятие. Квитанцию я заполнил по всем правилам. Но, подводя итог, влепил подлецу еще сотню за регулировку. Пусть платит!

 Он надел очки и стал изучать мой счет.

 - Вы вписали и настройку, и регулировку. Можно узнать, в чем разница?

 - Есть разница.

 - Так объясните, пожалуйста.

 - А вы не видите?

 - Я этому не учился. Вы специалист в этой области.

 Нужно было начислить пара сотен. Я же его наизусть знаю!

 А он продолжает:

 - Вы думаете, что можете морочить людям головы? Только не мне!

 - Мелкая работа является настройкой, крупная – регулировкой.

 Тут вошел мой сын.

 - Выйди, Ахилл, у нас взрослый разговор,- успел я сказать первым.

 Мальчишка удивленно посмотрел на меня, как на какого-то шизика. Нахальный щенок!

 - Сын, выйди, пожалуйста, - чинно произнес Платон. - А вы тут не распоряжайтесь. Послушайте, вам не провести меня. Уж я-то знаю, какой вы специалист. Вы знаете несколько расхожих трюков, а когда поломка оказывается серьезнее ваших ничтожных знаний, вы заявляете, что телевизор пора выбрасывать. Какой вы мастер? Вы – невежда. Я даже знаю, что вам снится по ночам.

 Тут мое терпение лопнуло. Так злоупотреблять положением!

 - Не твое дело, что мне снится по ночам.

 - Не смейте мне грубить.

 - Ха-ха. Что ты сделаешь? А вот отчет, в котором ты наврал с три короба, заслуживает упоминания в соответствующих степенях.- В бешенстве я стал красноречив и был готов еще более искусно выразиться, сокрушая этот бастион лицемерия.- Пользы от тебя на заводе никакой. Что ты сделал за последний год? Поставил два ограждения к старым механизмам и повесил в душевой новые плакаты? Какой ты инженер?

 В комнату опять заглянул наш сын, привлеченный нашими громкими голосами.

 - Выйди, Ахилл!- закричали мы дуэтом, злобно переглядываясь.

 Мальчишку будто ветром сдуло. Его отец смотрел на меня с бессильной яростью.

 - Ты не добьешься того, чтобы я стал перед тобой оправдываться.

 - Плати – и я ухожу.

 - Где расписываться?

 Платон остался в моем доме, а я взял портфель, натянул на голову мерзкую кепку и ушел. Но перед тем я сорвал с него мой галстук и громко хлопнул дверью. Он не посмел за мной гнаться. Галстук я сунул в карман куртки и заодно обследовал ее. Во-первых, узнал свое имя. Денис Эпикурский. Нашел немного денег, пачку квитанций, сигареты и кусок бутерброда. Бутерброд съел, а сигареты выбросил. Я ведь не курю. Но потом подумал: если тебя лишают твоего родного облика, то зачем держаться за старые привычки? Вернулся, подобрал, закурил. И вышел на автобусную остановку. Там никого не было. Я прождал час, выкурил всю пачку, но автобус так и не появлялся. Это стало последнее каплей, переполнившей чашу моего терпения. Как меня угораздило столкнуться с этим человеком? В мгновение ока у меня украли облик, дом, семью, машину, приличную работу, всю мою жизнь и подсунули вместо нее какие-то обноски. Что же это за мир, в котором так обращаются с человеком? Прошло еще полчаса. Автобуса не было. Довольно с меня! Разве в том мое вселенское назначение, чтобы чинить телевизоры, ругаться с болванами, выкуривать пачки сигарет и до скончания века мерзнуть на улице, дожидаясь автобуса, который все равно не отвезет меня в другой мир? Жизнь мне опротивела.

 Когда появился автобус и, невинно помигивая фарами, стал подползать ко мне, решение мое окончательно окрепло. В этот миг уже ничто не могло остановить меня. Горя яростным желанием