раз.

 Монахи, наконец, возмутились и потребовали, чтобы настоятель изгнал вора из их учреждения.

 - Или мы уйдем, - заявили они.

 - Уходите. У вас по два глаза, вы различаете Инь и Ян. А этот человек слеп. Как ему увидеть Инь и Ян? Вот он и хватается за все подряд. Он ближе вас к Дзен.

 Монахи остались и начали учить безнравственного товарища зрению. Только тогда он разглядел тридцатый принцип.

 Вскоре Тосун отменил все занятия в монастыре, даже чтение сутр. Ученики должны были посвящать все свое время медитации. И на многие годы в монастыре наступила тишина, будто никого в нем не осталось. В округе монастырь стали называть «тихим местом». Но Тосун по-прежнему искал чистое место, в котором нет вещей. Однажды в монастырь пожаловали гонцы от господина Китацаки, правителя Киото, который захотел посетить это тихое место.

 - Я – частное лицо, - ответил Тосун. - Мне не о чем говорить с официальными лицами. Я не могу стать официальным лицом, но Китацаки может стать частным лицом.

 - Господин Китацаки очень важное лицо, - сказали гонцы. - Он не может стать частным лицом.

 На том разговор и кончился.

 Прошло еще несколько лет. И монастырь вдруг ожил. В обычном мире все затихает, когда кто-то умирает. Но этот монастырь всегда был так тих, будто в нем кто-то умер. И теперь, когда он ожил, вся округа, исходя из противоположностей Инь и Ян, поняла, что настоятель монастыря умер.

 Но одноглазый Тосун не умер. Он передал должность преемнику, а затем взял кисточку и выколол себе второй глаз, который давно мешал ему увидеть чистое место. Ночью Тосун покинул свой монастырь. Ученики вложили ему в руки фонарь.

 - Зачем мне фонарь, если я не вижу больше свет? - спросил он.

 - Фонарь для того, учитель, чтобы другие видели вас.

 Тосун без слов отправился в путь. Через час на него натолкнулся какой-то прохожий.

 - Эй, ослеп ты, что ли? – услышал он сердитый голос.

 - Я-то ослеп, а ты разве не видишь свет от моего фонаря? - спросил его Тосун.

 - Старик, твой фонарь давно погас.

 Тогда слепой монах понял свое заблуждение. Он больше не видит свет, но свет остался в его голове. Если бы он не знал свет, разве он взял бы с собой фонарь? Он счел бы это таким же невозможным занятием, как нести с собою дырку от мельничного жернова. Кто носит с собою дырки от мельничного жернова? Нельзя взять в руки то, чего нет в голове. В голове лежат все мельничные камни и все дырки от этих камней. Нужно освободиться не только от камней, но и от дыр. Прав был его старший брат Гадзан: чистое место не существует. Дзен – единственное чистое место. Дзен не существует. Его нельзя поместить в голову, а потом взять в руки и понести.

 Тосун пришел в Киото и поселился под городским мостом с нищими. Он научился плести корзины из ивовых прутьев, которые отдавал одной вдове, живущей неподалеку, чтобы та продавала их прохожим. Эта вдова предоставила ему маленькую комнату в своем жилище. Однажды нищие принесли слепому старику статуэтку будды.

 - Мы украли ее в храме для вас.

 - Много их там было?

 - Великое множество. Никто и не заметит пропажи одного.

 - Хорошо, - сказал Тосун.

 Он велел поставить изваяние в угол и повесил над ним надпись: Господину Амиде Будде.

 Моя комната мала для двоих.

 Вы можете побыть здесь немного.

 Но не думайте, что Тосун ждет награды.

 Я не вижу ни ада, ни рая.

 Когда слепой монах умер, Будда сказал: Тосун всю свою жизнь поступал неправильно. Именно так следует поступать, чтобы достичь Дзен.

 ЛЕГЕНДА О ПРОСТОДУШНОМ БЕЙ-ШЕНЕ

 Тысячу лет назад, две тысячи лет назад, и даже две с половиной тысячи лет назад солнце так же всходило и заходило над Поднебесной.

 На обширных владениях страны люди выращивали пять видов злаков и ткали тончайший шелк из коконов бабочек. А посуду из белой глины они делали тоньше яичной скорлупы и покрывали ее нежнейшей, сверкающей глазурью. Подумать только! А сколько редкостных растений и цветов было собрано в царских садах – и вообразить трудно. Уж верно их было столько же, сколько видно звезд в летнюю ночь с вершины горы Тайшань. Много было накоплено сокровищ и разных диковинок, но, скажем прямо, не все были счастливы в Поднебесной. Об одном-то из них и пойдет речь.

 Каждый вечер, чуть солнце клонилось к закату, Бей-шень вскидывал на плечо свою мотыгу и спешил домой, где его ждала больная мать. Весь день он трудился на рисовом участке, а мыслями был с нею. Когда по залитому водой полю пробегала легкая рябь, он вспоминал морщины на прекрасном страдающем лице матери; когда шелестели ветки тала, он слышал тихий голос ее; а когда над ним пролетали с прощальными криками журавли, ему приходили на память печальные и добрые песни матери. По утрам она заворачивала в льняное полотенце обед для Бей-шеня и провожала его до дверей, но теперь, заболев, огорчалась сильнее всего тем, что не может от слабости собрать сына в его каждодневную дорогу.

 - Прости меня, сыночек, - говорила она,- говорила,- что я не могу дать тебе даже это.- И грустно шутила:- Совсем я разленилась. Вот если бы ты женился…

 Ласковый взгляд и тонкие черточки морщин от улыбки, когда она так подшучивала над собою, были для Бей-шеня дороже всех благ. Ничего он не хотел другого. Больше всего он любил свою мать и не соглашался даже на разговоры о девушках в их деревне. Он был простодушен, этот Бей-шень, и ждал скорого выздоровления матери. Ему казалось, за свою недолгую жизнь он и его мать не причинили никому зла, чтобы заслужить суровое наказание. Духи земли не могут быть бессмысленно жестокими. Даже звери не бывают такими. Мать Бей-шеня таяла на глазах, но он не хотел этого замечать. Он не умел связывать ее болезнь с такой вещью как смерть и даже мысленно не упоминал ее. Если человек гонит от себя какие-то мысли, значит, эти мысли уже пришли к нему. Чтобы прогнать кого-то со двора, нужно, чтобы этот кто-то уже был там. К Бей-шеню смерть не приходила. Он не был с ней знаком. Нет-нет, он не думал о смерти! Всякому хорошему сыну должно быть ясно: мать и смерть не имеют ничего общего между собой. Представить себе такое было кощунством.

 Но однажды на поле к нему прибежала девочка, дочь их соседа Це Фуяня, и пробормотала так, словно во рту у нее были горячие камни и обжигали ей язык:

 - Бей-шень, иди скорее домой!

 Сердце его сжалось, опередив его разум. Поистине, сердце иногда знает больше головы. Но он не посмел ни о чем спрашивать девушку и бросился бежать в село по пыльной с двумя тележными колеями дороге. Старые корявые шелковицы, насаженные вдоль нее, своими длинными зелеными прутьями словно расступались перед ним и опять смыкались позади. Дочь Це Фуяня осталась где-то там. Слезы текли из его глаз, сердце его уже все знало, а между тем он спрашивал себя: «Наверное, матери стало лучше, и она хочет что-то сказать мне. Или наш царь начинает войну с соседним царством?» И хотя война есть страшное горе, в котором многие матери лишаются своих сыновей, а дети теряют своих отцов, в этот миг ему было легче поверить в войну. Почему он не хотел слышать свое сердце? Быть может, он был не только простодушен, этот Бей-шень, но еще и черств, не желая брать на свои плечи беду?

 Це Фуянь и его жена встретили юношу у порога. Но он, надо признать, если и не спешил поверить в беду, то потом уж, по крайней мере, не перекладывал ее на других и не искал людских утешений. Наверное,