- На столе лежит сума, а в ней несколько монет. Если тебе они так нужны, возьми и не мешай спать.

 Вор сделал, как ему сказали. Когда он уже уходил, Тосун добавил:

 - Ты забыл нас поблагодарить.

 - Благодарю, монах, - ответил растерянно вор и тихо вышел.

 Но заснуть братьям не удалось. Вора тут же поймали в другой комнате, и нашли деньги у него. Тогда позвали монахов, как свидетелей его преступления.

 - Может быть, он и вор, но у меня он ничего не украл, - сказал Тосун. - Я дал ему эти деньги, и он меня поблагодарил. Мы в расчете.

 Наутро братья пожаловали к дому городского правителя для сбора пожертвований. Узнав про двух монахов, которые пришли из южного монастыря, и про то, с какой целью они явились, правитель пригласил их в дом. Никогда братья не бывали в такой изысканной обстановке среди высокородных господ, и Гадзан весь взмок от почтения. Хоть рубашку выжимай. А Тосун, благодаря своей то ли пустой, то ли не пустой голове, чувствовал себя как в лесу. Хозяин дома заговорил с ними и другими гостями о поэзии, о достоинствах японского пятистишия и китайского четверостишия. Сам он процитировал японскую танку и попросил монахов почитать что-нибудь из китайских образцов. Гадзан, чтобы не ударить в грязь лицом, произнес:

 Две дочери торговца шелком жили в Киото,

 Старшей было 20, младшей 18.

 Солдат может сразить мечом.

 А эти девушки – своими глазами.

 Настала очередь Тосуна.

 - Я не могу прочитать стихотворение. Я могу его только нарисовать.

 Градоначальник велел подать бумагу и кисть. Тосун нарисовал две параллельные черточки, под ними какую-то закорючку, а еще ниже – длинную черту, параллельную двум верхним.

 - Это стихотворение? - спросил градоначальник.

 - Но именно так пишутся все китайские четверостишия, - ответил Тосун. - Это – пустые стихи. А слова вы можете вставить сами.

 - Пожалуй, я сохраню это на память,- решил тот.

 За ужином Гадзан едва притрагивался к еде, только потел, а вина вообще не касался. Зато Тосун пил за двоих.

 - Монахи не должны пить вино, - сделал ему замечание брат.

 - А я и не пью. Я пытаюсь понять, что остается в чаше, когда все вино выпито. - Он допил вино и уставился своим единственным глазом на дно чаши. - Так есть там что-нибудь? Посмотри. Может, ты двумя глазами больше увидишь.

 - Нет там ничего, - одернул его брат.

 - Но место осталось?

 - Этим местом является чаша,- вынужден был ответить Гадзан.

 - А если разбить чашу, место чаши куда денется? Может, тогда останется чистое место?

 - Я ведь тебе говорил, что чистого места нет.

 - Как нет, если мы о нем говорим? Значит, где-то есть?

 Их разговором заинтересовался хозяин дома.

 - О чем вы спорите? – спросил он.

 - Мой брат ищет чистое место, - вежливо пояснил Гадзан.

 - Разве в моем доме грязно? - удивился градоначальник.

 - Нет, господин. Ваш дом прекрасен. Мой брат ищет Дзен.

 - Я хотел бы послушать.

 Тогда Гадзан, не переставая потеть, произнес:

 - Вы, господин, по натуре мудры и имеете великие способности к Дзен…

 - Может, он и господин, но про Дзен он ничего не знает,- буркнул одноглазый монах.- Его голова, как его дом, - переполнена вещами. Нет тут места для чистого места.

 - Разве пустой дом и пустая голова – это достоинства? - опять удивился градоначальник.

 - Только так постигается Дзен, - уверенно ответил ему Тосун.

 Он уважительно посмотрел на одноглазого монаха и сказал:

 - Позвольте мне сделать пожертвование на то дело, ради которого вы сюда пришли. Здесь пятьсот рё.- И протянул ему увесистый кошель.

 - Хорошо.

 - Это большая сума, - пояснил он, ожидая благодарности.

 - Вы уже сказали.

 - Разве я не заслуживаю благодарности?

 - Кто жертвует, тот и благодарит, - невозмутимо ответил Тосун.

 Градоначальник задумался. Конечно, это так. Принося жертвы своим богам, люди рассчитывают на милость, но не ждут благодарности. Однако вчера этот монах потребовал благодарности от вора.

 - Тогда почему вор должен был поблагодарить вас? - спросил он.

 - Я не приносил жертву. Я сделал милость, - ответил Тосун.

 Градоначальник с благодарностью проводил монахов.

 Когда братья возвращались назад, то, проходя мимо цветущей деревни Такенака, обнаружили лишь руины, размытые недавними ливнями. Тогда Тосун сказал:

 - У меня есть 500 рё, но я пройду мимо этих детей?

 И он отдал все деньги деревенским старейшинам. И поблагодарил их за то, что они приняли его жертву. Когда настоятель монастыря Нан-ин узнал, какой чести лишился его монастырь и какой радости лишилась вся Япония – добавить к десяткам тысяч уже имеющихся буддистских сутр еще несколько тысяч, то занемог от разочарования. Предвидя свой скорый конец в этом мире, он собрал учеников и произнес прощальное стихотворение:

 Я пришел из ниоткуда,

 И ухожу я в никуда.

 Что это было со мною?

 Ученики заметили:

 - Учитель, не хватает еще одной строчки. Стихотворение не завершено.

 - Не видать Тосуну Дзен! - прохрипел Нан-ин и умер.

 Эти слова очень огорчили Тосуна. Вскоре в монастырь прибыл Сён Саку, чтобы назначить нового наставника. Он хорошо помнил одноглазого монаха, которому проиграл битву молчания, и сделал его настоятелем, хотя Тосун отказывался:

 - Не видать мне Дзен. Как же я его другим покажу?

 - Дзен невозможно показать,- утешил его Сён Саку. - Никто его не видел.

 Оскорбленный Гадзан покинул монастырь. Он не желал подчиняться своему младшему брату с пустой головой. А Тосун собрал всех монахов и хлопнул перед ними в ладони.

 - Вы слышали хлопок двух ладоней. А теперь идите и ищете хлопок одной ладони.

 Ученики разошлись в недоумении. Еще он приказал изготовить доску, чтобы написать на ней принципы монастыря. Сначала он написал на ней крупными знаками: Первый принцип. Затем меньшими буквами – Второй принцип. Третий и каждый следующий были меньше предыдущего. Десятый принцип уже с трудом можно было разглядеть. А двадцатого, кажется, и вовсе не было. Но когда кто-нибудь нарушал порядок, настоятель Тосун говорил ему:

 - Ты недостаточно хорошо усвоил тридцатый принцип. Иди и изучи его.

 И послушник покорно отправлялся к доске искать на ней то, чего там нет.

 Однажды монахи поймали вороватого ученика.

 - Изучай тридцатый принцип, - сказал ему Тосун.

 Вскоре его опять поймали на воровстве.

 - Ты недостаточно занимался тридцатым принципом, - заключил Тосун, и так он повторял каждый