Ж.-К. К.: А о телевидении и говорить не стоит. Сохранять архивы телепередач казалось вначале абсурдом. Для сбережения телевизионных архивов было создано INA[25], это радикально изменило ситуацию.
У. Э.: Я работал на телевидении в 1954 году и помню, что все шло в прямой эфир, никакой магнитной записи не было. Была такая штука, которую называли «транскрайбер» (transcriber), пока не обнаружили, что на английском и американском телевидении это слово не используют. Суть в том, что телевизионный экран снимается на камеру. Но поскольку это было скучно и затратно, приходилось снимать выборочно. Таким образом, многое оказалось утраченным.
Ж.-К. К.: Я могу привести вам прекрасный пример из этой области. Это почти что инкунабула телевидения. В 1951 или 1952 году Питер Брук поставил для американского телевидения «Короля Лира»[26] с Орсоном Уэллсом в главной роли. Но эти передачи транслировались без всякой записи и ничего не сохранилось. И вот оказалось, что «Король Лир» Питера Брука все же был заснят: во время трансляции фильма кто-то снимал экран на камеру. Сегодня это жемчужина коллекции Музея телевидения в Нью-Йорке. Во многом это напоминает мне историю книги.
У. Э.: До некоторой степени. Идея собирать книги очень древняя — так что с ними не было как с фильмами. Культ рукописной страницы, а позднее и книги, — столь же древний, как и сама письменность. Уже римляне стремились коллекционировать свитки. Если книги и утрачивались, то по каким-то другим причинам. Они истреблялись по соображениям цензуры или из-за того, что библиотеки имели обыкновение воспламеняться по любому поводу, как и церкви: и те, и другие по большей части строились из дерева. В Средние века горящая церковь или библиотека — это как падающий самолет в фильме о войне в Тихом океане: это нормально. То, что в финале «Имени розы» библиотека сгорает, вовсе не является для той эпохи из ряда вон выходящим событием.
Но причины, по которым книги горели, одновременно заставляли прятать их в более надежных местах — то есть, тем самым, собирать их. На этом основано монашество. Вероятно, многочисленные набеги варваров на Рим и их привычка сжигать город перед уходом заставила людей искать для хранения книг надежное место. А что может быть надежнее, чем монастырь? Таким образом, люди начали укрывать некоторые книги, спасая память от нависшей над ней угрозы. Но в то же время — и это вполне естественно — спасая одни книги и оставляя другие, они таким образом фильтровали их и отсеивали.
Ж.-К. К.: В то же время культ редких фильмов лишь зарождается. Сегодня есть даже коллекционеры сценариев. Раньше по окончании съемок сценарий в большинстве случаев выбрасывали, как оригиналы комиксов, о которых вы говорили. Однако, начиная с 40-х годов, некоторые стали задаваться вопросом: а вдруг и после окончания съемок сценарий все же может еще представлять какую-то ценность? Хотя бы рыночную.
У. Э.: Сегодня существует целый культ знаменитых киносценариев — таких как сценарий «Касабланки»[27].
Ж.-К. К.: В особенности, конечно, если в сценарии есть рукописные пометки режиссера. Я видел, как сценарии Фрица Ланга[28] с его собственными ремарками становились для библиофилов предметами поклонения, граничащего с фетишизмом, и как любители заказывали для других сценариев драгоценные переплеты. Но вернусь ненадолго к вопросу, который я упомянул. Как в наше время обзавестись собственной фильмотекой, какой носитель для этого предпочесть? Хранить дома пленочные копии фильмов невозможно. Нужны проекционная кабина, специальный зал, помещения для хранения. Магнитные кассеты, как мы знаем, теряют яркость цветопередачи, четкость изображения и быстро изнашиваются. Время CD-ROM прошло. DVD тоже долго не продержатся. Впрочем, нет уверенности, что в будущем у нас будет достаточно электроэнергии, чтобы обеспечить ею все наши машины. Вспомним энергетический коллапс в Нью-Йорке в июле 2006 года. Представим, что он примет более широкий масштаб и продлится дольше. Без электричества все погибнет безвозвратно. Зато мы по-прежнему сможем читать книги — при свете дня или вечером, при свече, — тогда как все аудиовизуальное наследие исчезнет. XX век был первым, оставившим движущиеся изображения себя самого, своей истории, запись своих звуков — но пока на не самых совершенных носителях. Странно: от прошлого нам не осталось никаких звуков. Мы можем представить себе пение птиц, шум ручейков, которые, вероятно, были такими же…
У. Э.: Но человеческие голоса были другими. В музеях мы обнаруживаем, что кровати наших предков были небольшого размера: значит, люди были меньше ростом. А это неизбежно подразумевает другой тембр голоса. Когда я слушаю старую пластинку Карузо, я каждый раз раздумываю, почему его голос так отличается от великих теноров современности: то ли причина только в уровне качества записи и носителей, то ли в том, что в начале XX века голоса людей действительно отличались от наших. Голос Карузо отделяют от голоса Паваротти десятилетия протеинов и развития медицины. Итальянские иммигранты в США в начале XX века были ростом примерно метр шестьдесят, тогда как их внуки уже достигали метра восьмидесяти.
Ж.-К. К.: Работая в FEMIS, я несколько раз давал студентам-звукорежиссерам задание воссоздать шумы, звуковую атмосферу прошлого. На основе сатиры Буало «О том, как затруднительно жить в Париже»[29] я предлагал студентам сделать звуковую дорожку. При этом я обращал их внимание на то, что мостовые были деревянные, колеса повозок железные, дома были более низкие и т. д.
Поэма начинается так: «О, Боже, чей в ночи истошный слышен крик?» Что такое «истошный» крик в XVII веке, в Париже, среди ночи? Такой опыт погружения в прошлое с помощью звуков довольно увлекателен, хотя и труднодостижим. А как проверить?..
Во всяком случае, если вся визуальная и звуковая память о XX веке окажется стертой из-за тотального энергетического коллапса или еще из-за чего-нибудь, у нас по-прежнему и навсегда останутся книги. Мы всегда сможем научить ребенка читать. Эта идея о том, что культура может погибнуть, что память может быть стерта, — она, как мы знаем, совсем не нова. Возможно, ей столько же лет, сколько самой письменности. Приведу еще один пример, иллюстрирующий эту идею, пример из истории Ирана. Известно, что одним из очагов персидской культуры была территория современного Афганистана. Однако когда в XI–XII веках вырисовывается угроза монгольского нашествия, — а монголы уничтожали все на своем пути, — интеллектуалы и люди искусства, жившие, скажем, в Балхе, среди которых был и отец будущего поэта Руми[30], уходят, захватив с собой наиболее ценные рукописи. Они отправились на запад, в сторону Турции. Руми до самой своей смерти жил, как и многие иранские изгнанники, в Конье, в Анатолии. В одной легенде рассказывается, как один из этих беженцев, доведенный в дороге до крайней нужды, использовал взятые с собой драгоценные книги как подушку. Эти книги сегодня, наверное, стоят целое состояние. В Тегеране у одного любителя я видел коллекцию древних иллюстрированных манускриптов. Это просто чудо. Так что все великие цивилизации стоят перед одним и тем же вопросом: что делать с культурой, которой грозит опасность уничтожения? Как ее спасти? И что надо спасать?
У. Э.: А когда нужно спасать культурные символы, прятать их в надежное место, проще сберечь рукопись, кодекс, инкунабулу, книгу, чем скульптуру или произведение живописи.
Ж.-К. К.: Тем не менее остается неразрешимая загадка: все volumina, все древнеримские свитки исчезли. Римские патриции содержали, однако, библиотеки, где были собраны
