решениям. Он хочет навсегда закрыть вопрос. Но эта глупость, которую в некоторых кругах принимают за истину, является для нас, глядящих сквозь призму времен, необычайно поучительной. История прекрасного и разумного, которой мы ограничиваем свое образование или, скорее, которой другие ограничили наше образование, как мы уже сказали, есть лишь малая часть летописи человечества. Быть может, следует создать в дополнение к истории уродства — впрочем, вы этим уже занимаетесь — всеобщую историю заблуждений и невежества.
У. Э.: Мы говорили об Аэции и о том, как он пересказал труды досократиков. Без сомнения, этот тип был дураком. Что же касается глупости, то после всего сказанного вам и мне представляется, что она не то же самое, что тупоумие. Скорее это то, как распоряжаются тупоумием.
Ж.-К. К.: С высокомерием и, нередко, помпезностью.
У. Э.: Можно быть дураком, но при этом не совсем глупцом. Дураком по стечению обстоятельств.
Ж.-К. К.: Да, но тогда из глупости не сделаешь профессии.
У. Э.: За счет глупости можно даже существовать, это правда. В вашем примере слова о том, что Иисус по материнской линии происходил из «благороднейшей семьи», по-моему, не являются полностью тупоумными — просто потому, что это правда с точки зрения библейского толкования. Мне кажется, мы с вами решительно принимаем сторону имбецильности. Я могу сказать, что кто-то происходит из хорошей семьи. Я не стану говорить того же об Иисусе Христе, потому что это все же не так важно по сравнению с тем, что он сын Бога. Так что Келен сказал правду с исторической точки зрения, но совсем некстати. Имбецил всегда говорит не подумав.
Ж.-К. К.: Мне пришла на ум еще одна цитата: «Я не имею благородного происхождения. А вот мои дети — да». Если только автор не юморист, вот вам, по крайней мере, один самодовольный имбецил. Вернемся к монсеньору де Келену. Речь ведь идет о парижском архиепископе, придерживавшемся, конечно, весьма консервативных взглядов, но имевшем на тот момент во Франции огромный нравственный авторитет.
У. Э.: Тогда давайте скорректируем наше определение. Глупость — это когда своим тупоумием распоряжаются со спесью и настойчивостью.
Ж.-К. К.: Да, неплохо. Мы могли бы также украсить нашу беседу цитатами, заимствованными у тех (а таковых немало), кто старался подорвать авторитет людей, которых мы считаем ныне великими писателями и художниками. Хула всегда звучит гораздо громче, чем похвала. Это необходимо признать и понять. Настоящий поэт прокладывает себе дорогу сквозь шквал ругательств. Пятую симфонию Бетховена называли и «гремучей похабщиной», и «закатом музыки». При этом мы сейчас даже не догадываемся, какими прославленными именами украшались эти гирлянды из ругательств, висевшие на шее Шекспира, Бальзака, Гюго и т. д. Даже сам Флобер говорил о Бальзаке: «Каким человеком был бы Бальзак, если бы умел писать».
Кроме того, есть глупость патриотическая, милитаристская, националистская, расистская. Если любопытно, можете посмотреть в «Словаре глупости» статью, посвященную евреям. Эти цитаты скорее говорят не о ненависти, а о простой глупости. О злобной глупости. Например: евреи имеют естественную склонность к деньгам. Доказательство: если у еврейской матери трудные роды, достаточно потрясти перед ее животом серебряными монетами, чтобы еврейский ребенок появился из чрева, протягивая ручки. Это написано в 1888 году неким Фернаном Грегуаром[290]. Написано и опубликовано. А Фурье, который говорил, что евреи — «чума и холера на теле общества»? А сам Прудон, который записал в своих дневниках: «Эту расу надо сослать обратно в Азию или уничтожить»? Это «истины», высказываемые людьми, зачастую считающими себя деятелями науки. «Истины», от которых мурашки бегут по спине.
У. Э.: Диагноз: тупоумие или кретинизм? Случай эпифании имбецильности (в том смысле, в каком я ее понимаю) описывается Джойсом, когда он рассказывает об одном разговоре с мистером Скеффингтоном[291]: «Я узнал, что ваш брат умер», — говорит Скеффингтон. «Ему было всего десять лет», — отвечают ему. Скеффингтон говорит: «Все равно печально».
Ж.-К. К.: Глупость и заблуждение часто бывают близки. Именно любовь к глупости всегда привлекала меня в ваших исследованиях о лжи. Вот два пути, замалчиваемых системой образования со всей строгостью. Каждая эпоха имеет, с одной стороны, свои истины, а с другой стороны, свои общепризнанные проявления имбецильности, чудовищной имбецильности, но образование старается внушить нам, передать нам только эти истины. В некотором смысле, глупость отфильтровывается. Да, есть вещи «политически корректные» и «разумно корректные» — иными словами, правильный образ мыслей. Хотим мы того или нет.
У. Э.: Лакмусовая бумага позволяет определить, что перед нами — кислота или щелочь. Нужна такая лакмусовая бумага, которая позволяла бы установить в каждом из этих случаев, с кем мы имеем дело — с дураком или имбецилом. Но, возвращаясь к вашему сопоставлению глупости и лжи: ложь не всегда является проявлением тупоумия или имбецильности. Порой она — просто-напросто заблуждение. Птолемей искренне верил, что Земля неподвижна. Он заблуждался, поскольку у него не было научных данных. А может быть, завтра мы обнаружим, что Земля не вращается вокруг Солнца, и тогда мы отдадим должное прозорливости Птолемея.
Поступать неискренне значит говорить не то, что считаешь правдой. Но заблуждаемся мы всегда искренне. И потому заблуждения пронизывают всю историю человечества, впрочем, это и к лучшему, иначе мы были бы богами. Исследуемое мной понятие «лжи» на самом деле весьма тонкое. Есть ложь, которая является результатом имитации чего-то, считающегося оригиналом, и которая должна сохранять совершенное тождество со своей моделью. Между оригиналом и подделкой будет некая неразличимость, в лейбницевском смысле[292]. Заблуждение здесь состоит в приписывании истинности тому, что заведомо является ложным. Есть ложные рассуждения Птолемея, который, будучи искренним, ошибался. Но это не значит, что он хотел заставить нас поверить, что Земля неподвижна, в то время как каждому известно, что она вращается вокруг Солнца. Нет. Птолемей действительно считал, что Земля неподвижна. Фальсификация не имеет ничего общего с тем, что мы с высоты нашего опыта расцениваем, в случае с Птолемеем, как просто ошибочное знание.
Ж.-К. К.: Внесу уточнение, которое никак не упростит нам задачу поиска определения: Пикассо признавался, что сам может подделать Пикассо. Он даже хвалился, что лучше всех в мире подделывает Пикассо.
У. Э.: Кирико[293] тоже признавался, что написал несколько подделок под Кирико. Должен признаться, я тоже как-то написал подделку под Эко. Один итальянский сатирический журнал подготовил специальный номер «Коррьере делла Сера» о прибытии на Землю марсиан. Разумеется, это была подделка. Меня попросили написать фальшивую статью от моего имени в форме пародии на Умберто Эко.
Ж.-К. К.: Это способ освободиться от себя самого, своей плоти, своей материи. А может, и от своего разума.
