Я поймал его двумя руками и заглянул внутрь. Все в порядке. Сунул в карман штанов и продолжил одеваться.
— Я еще хотел, — продолжал он, — рассказать, как ты можешь сделать в десять, двадцать раз больше, чем в этом конверте. — Я уставился на него. — Любопытно?
— Я слушаю.
Мураками покачал головой:
— Не здесь. Давай поедем куда-нибудь, где это дело можно отпраздновать. — Он улыбнулся: — Угощаю.
Я надел туфли и наклонился, чтобы завязать шнурки.
— О чем ты?
— Есть одно местечко, которое принадлежит мне. Тебе там понравится.
Я размышлял. «Праздник» с Мураками даст мне возможность собрать дополнительную информацию для Тацу. Нет никаких серьезных причин для отказа.
— Хорошо, — ответил я.
Мураками улыбнулся.
Я заметил, что двое парней застегивают молнию на мешке для трупов, в котором лежал Адонис. Боже, подумал я, они действительно приходят подготовленными. Труп погрузили на каталку и повезли к выходу. На нижней полке каталки я заметил стопку металлических пластин. У одного из парней в руке была цепь, и я понял, что они подвесят все это к телу и утопят в одном из каналов.
Следующий бой длился долго. Бойцы, похоже, явно сговорились не использовать технику, которая могла бы привести к увечьям и летальному исходу. Через десять минут Мураками сказал:
— Это не стоит внимания. Пошли.
Он махнул охранникам, и мы вчетвером вышли на улицу. Васио увидел, что мы уходим, и поклонился.
У обочины стоял черный «мерседес» с затемненными стеклами. Один из охранников открыл нам заднюю дверь. На сиденье, свернувшись, лежал пес. Белый питбуль с коротко обрезанными ушами, тело — сплошной канат из мышц. На морде — тяжелый кожаный намордник, над которым нависали шрамы от заживших ран. Я понял, что передо мной одна из бойцовых зверюг Мураками. Монстр посмотрел на меня, как будто примеряя прочность своего намордника, и в его налитых кровью глазах я разглядел некий собачий эквивалент безумия. Что ж, говорят, собаки похожи на своих хозяев.
Мураками жестом предложил мне садиться.
— Не волнуйся, — сказал он, — все нормально. Пока он в наморднике.
— Почему бы тебе тогда не сесть первым? — спросил я.
Он засмеялся и сел в машину. Пес подвинулся, чтобы освободить ему место. Я тоже сел, телохранитель захлопнул за мной дверь и сел впереди, рядом с водителем. Мы поехали на север по Кайган-дори, потом по Сакура-дори и наконец по Гаиэнхигаси-дори в сторону Роппонги. Все молчали. Пес всю поездку смотрел на меня, досадуя, что не может достать.
Когда мы пересекали Роппонги-дори, я задумался. С приближением к Аояма-дори я уже знал, куда мы направляемся. Мы ехали в «Розу Дамаска».
11
Запоздалые попытки дать рациональное объяснение тому, насколько Гарри повезло с хостессой, просто исчезли. Кондиционированное нутро «бенца» вдруг показалось душным.
Моя проблема казалась куда серьезнее. Когда я был в «Розе Дамаска», я говорил по-английски, изображая американца, изъясняющегося на примитивном японском. Кроме того, я назвался тогда другим именем. Нужно решать, что с этим делать.
Когда «бенц» подрулил к клубу, я заметил:
— А-а, неплохое местечко.
— Бывал здесь? — спросил Мураками.
— Один раз. Девочки здесь хороши.
Его губы раздвинулись в улыбке.
— Так и должно быть. Я сам их выбирал.
Водитель открыл дверь со стороны пассажира, и мы вышли. Пес остался в машине, следя за мной голодными демоническими глазами, пока водитель не закрыл дверь и затемненное стекло не разделило нас.
Нигерийцы по-прежнему обороняли дверь. Они подобострастно поклонились Мураками, унисоном выдохнув: «Irasshaimase». Тот, который справа, произнес несколько слов в микрофон в петлице.
Мы стали спускаться по лестнице. Краснолицый человек, которого я видел здесь в прошлый раз, поднял глаза. Он увидел Мураками и сглотнул.
— О-о, Мураками-сан, добрый вечер, — с низким поклоном проговорил он по-японски. — Всегда приятно видеть вас здесь. Хотите сегодня что-нибудь особенное?
Тонкая струйка пота появилась у него на лбу. Все внимание краснолицего сосредоточилось на Мураками, он даже не заметил меня.
Мураками посмотрел по сторонам. Несколько девушек улыбнулись ему.
— Юкико, — сказал он.
«Гарри!» — подумал я.
Краснолицый кивнул и повернулся ко мне.
— Okyakusama? — спросил он. — А вы?
Раз парень заговорил по-японски, следовательно, он не запомнил меня в прошлый раз, когда мы общались по-английски.
— А Наоми сегодня здесь? — спросил я, тоже по-японски. Если она здесь, я хочу увидеть ее сразу же, чтобы у меня был хотя бы минимальный шанс. Если дела пойдут плохо, по крайней мере никто не подумает, что я ее избегаю.
Глаза краснолицего слегка сузились в попытке восстановить в памяти, кто же это спрашивал Наоми несколько недель назад. Он наклонил голову:
— Я приглашу ее для вас.
Я уже придумал историю для прикрытия на случай, если Наоми как-нибудь прокомментирует то, что зовут меня не так: я женат и не хотел бы, чтобы случайное ночное приключение осложнило мою семейную жизнь. То, что я расплатился тогда наличными, а не кредиткой, вполне соответствовало истории. Не лучшее на свете объяснение, но я должен был что-то сказать в случае, если она заметит, что я — это не я.
Краснолицый принес меню и проводил нас в главный зет, шепнув что-то девушке, в которой я узнал Эльзу — я видел ее в прошлый раз. Эльза, в свою очередь, коснулась руки другой девушки, Эмми.
Нас проводили к угловому столу. Мураками и я сели рядом, лицом к входу. Я заметил, что Эмми подошла к другому столику, за которым Юкико развлекала посетителя. Эмми присела и что-то шепнула ей на ухо. Через секунду Юкико встала и извинилась. Эльза повторила сцену за столиком, за которым работала Наоми.
Юкико встала, и я увидел, что при виде Мураками ее губы растянулись в кошачьей улыбке. Наоми двинулась к нам секундой позже. На ней было другое вечернее платье, такое же элегантное, на этот раз шелковое, облегающее у талии и свободное выше нее. На запястье, как и в тот раз, сверкал браслет с бриллиантами.
Наоми увидела меня, и на ее лице начала появляться улыбка, которая сразу же исчезла, когда ее глаза скользнули с моего лица на Мураками. Она, должно быть, знала его, а из истории, которую я ей предложил, никак не могло получиться, что мы окажемся вместе. Естественно, нужно как-то объяснить это несоответствие. Но то, как неожиданно изменилось выражение ее лица, сказало мне гораздо больше. Девушке было страшно.