патологической тучностью, не художественная фантазия, а точное отражение действительности. По- видимому, уже в каменном веке существовало ожирение. Его причина отчасти загадочна, так как палеолит не был благоприятным временем для европейских чревоугодников: большую часть континента захватило оледенение; растительная пища ограничивалась мхами, лишайниками и травой; ежедневный рацион составляло мясо добытых на охоте животных — что поймаешь, то и съешь. Как натурщицы каменного века умудрялись набрать лишний вес при столь умеренном меню? Или мужчины потчевали их самыми лакомыми кусочками, обменивая добычу на любовь? Как бы там ни было, но результаты поразительны: при питании, характерном для традиционного сообщества охотников и собирателей, не очень-то растолстеешь.
Неолит, наставший примерно 10 тыс. лет назад, принес с собой подлинную пищевую революцию. Режим «поймал-съел» сменился регулярным земледелием. Возникнув на плодородных землях Среднего Востока, оно распространилось на Китай, Египет и, наконец, Западную Европу, коренным образом изменив жизнь народов. Люди стали приручать животных и постоянно употреблять в пишу животные жиры. Благодаря такому щедрому подарку судьбы представители немногочисленной элиты начали толстеть. Основываясь на некоторых свидетельствах, можно сделать вывод, что им самим это не очень нравилось: изображенные на стенах пирамид фараоны обладают самым что ни на есть спортивным телосложением, однако изучение их мумифицированных останков указывает на впечатляющую упитанность древнеегипетских владык. (Вероятно, фараоны хотели предстать перед потомками в наилучшем виде, и натурой для изображений послужили куда менее дородные рабы и прислужники.)
Известно было ожирение и в Древней Греции. До нас дошли через века примеры потрясающего обжорства. Тирана Сиракуз Дионисия, жившего в IV веке до н. э., в эпоху Александра Великого, историки описывают как «необыкновенно толстого человека, раздобревшего до такой степени, что поглощать пищу он мог только искусственными способами». Какими бы ни были эти загадочные «искусственные способы», они оказались очень даже действенными, ибо, набивая утробу, монарх в конце концов дошел до того, что едва мог дышать. Замученный ночным апноэ, он часто засыпал на троне прямо во время речи. Придворным лекарям пришлось придумать для Дионисия специальные иглы, очень длинные и тонкие: ими кололи в тучные бока вздремнувшего тирана. Пока игла пронизывала толстый бесчувственный слой жира, он лежал как камень; но как только она достигала крепкой плоти, монарх вздрагивал и просыпался. Насколько известно, самого Дионисия это нисколько не смущало: он говорил, что мечтает умереть так, чтобы рот его «гнил от удовольствия».
Полстолетия спустя Магас, царь Кирены, греческого полиса-колонии на побережье Северной Африки, по дошедшим до нас сведениям, задохнулся, лежа в постели, под грузом собственного веса.
Подобных разительных примеров, впрочем, не так уж много. Имея достаточно средств и времени для обжорства, древние греки в общем и целом не были к нему предрасположены, но тем не менее их также заботила проблема тучности. Гиппократ (или безымянный автор, позже получивший известность под этим именем), отец европейской медицины, учил: «Человеку толстому внезапная смерть грозит гораздо чаще, чем худому». Он же советовал «тучным людям с дряблыми мышцами и красным лицом» перед приемом пищи подвергать себя тяжелым физическим нагрузкам и есть, еще не остыв от них. «До основной трапезы, — учил Гиппократ, — не следует вкушать ничего, кроме разбавленного водой и слегка охлажденного вина». Кроме того, он полагал, что тучные должны садиться за стол только один раз в день, не принимать теплых ванн, спать на жестком и прогуливаться обнаженными как можно чаще и дольше.
Гален, древнеримский врач и естествоиспытатель, живший во II веке, чьи идеи господствовали в медицине целое тысячелетие, писал, что пациента можно избавить от лишнего веса, рекомендовав ему энергичные пробежки, обтирание грубой тканью после них, массаж и средства, «которые лекари называют укрепляющими».
Ибн Сина, арабский медик, расцвет деятельности которого пришелся на первую половину XI века, автор более 100 томов сочинений, в своем великом труде «Канон врачебной науки», причисляя ожирение к болезням, предлагает лечить этот недуг интенсивными физическими нагрузками, ограничением в еде и, противореча на этот раз Гиппократу, ваннами умеренной продолжительности.
Но вернемся в Древнюю Грецию. На родине Олимпийских игр неумеренная тучность почиталась чуть ли не преступлением против природы. У Аристофана (446–385 гг. до н. э.) в комедии «Плутос»,[6] сохранившей свою актуальность до наших дней, персонифицированная Бедность рассуждает так:
На Крите среди зажиточных людей было принято иметь под рукой специальные лекарства (вероятно, рвотные, слабительные или и те и другие), предупреждающие от общепрезираемого ожирения. Спартанцы, никогда не знавшие терпимости, попросту изгоняли из полиса своих растолстевших сограждан.
Римляне, чье чревоугодие в период упадка империи стало притчей во языцех, отнюдь не одобряли тучности — особенно у женщин. Чтобы сохранить изящество форм, знатные римлянки в угоду мужьям и отцам морили себя голодом, иногда до смерти.
Будду принято изображать довольно-таки полным, безмятежно улыбающимся человеком, сидящим в позе лотоса. Почему-то для него делается исключение, вообще же на Востоке переедание извечно считалось духовной слабостью и даже болезнью. В японском «Каталоге недугов» (yamai-zoshi), датированном XII веком, содержится иллюстрированный список, включающий 22 заболевания — от дурного запаха изо рта до гермафродитизма. Одна из картинок этой книги стала чрезвычайно популярной и нередко воспроизводилась отдельно от «Каталога»; сейчас ее можно увидеть, например, в Музее изобразительных искусств города Фукуока. На рисунке черной тушью изображена стоящая госпожа — такая полная, что две служанки (чуть менее дебелые) вынуждены поддерживать ее под локти. Подпись гласит: «Богатая ростовщица, которая ела так много, что ее слишком изобильная плоть раздалась во все стороны». Нравоучительный смысл картинки совершенно ясен: жадность богачки распространилась на все, включая еду; толстый кошелек сделал и тело отвратительно толстым. Служанки и женщина, кормящая грудью ребенка на заднем плане, тоже тучны. Очевидно, обжорство, присущее хозяйке, оказалось не чуждым и прислуге, в результате доведя обитателей дома до ожирения. Ясно, что изображаемое вызывает у автора рисунка порицание.
Средневековые христианские философы осуждали плотские удовольствия вообще. В перечнях смертных грехов, составленных в разное время св. Амвросием и св. Августином, чревоугодие стоит в одном ряду с похотью, леностью, завистью, жадностью и гордыней. Оно в высшей степени недостойно, и в Евангелии приводятся сетования Христа на то, что иные люди принимают его за чревоугодника, так как он не отказывается от угощения (в отличие от Иоанна Крестителя, питавшегося акридами и никогда не пившего вина).[8] Конечно же, на самом деле Мессия был умерен в еде, недаром во всех описаниях он предстает худощавым и даже истощенным. Апостол Павел осуждал тех, кто служит «не Господу нашему Иисусу Христу, а своему чреву»,[9] видя в таком поведении духовное уродство. Историк X. Шварц в книге «Вечно неудовлетворенный» отмечает, что теологи Средневековья «отводили обжорам место в аду, где бесы будут потчевать их зловонными жабами из затхлых болот, приправленными соусами из серы».
Следует отметить, что тучность сама по себе подвергалась в средневековой Европе меньшему осуждению, чем чревоугодие. Этому факту можно найти множество допустимых объяснений, но, наверное, самое простое и логичное из них таково: среди лиц духовного звания располневших людей встречалось
