— Что случилось, красавица? Ты поранилась?

Клод резко выдернула руку.

— Иногда мне кажется, я ничего не чувствую, кроме боли. Но речь не о том, — продолжала она, расчесывая рану. — Значит, ты не мог меня спасти даже при всем желании.

— Где ты все-таки была?

— В одном месте, которое для мамы — рай, а для меня — тюрьма. Такая уж доля у знатной дамы — вечное заточение.

— Типун тебе на язык. Ты вольна поступать, как тебе заблагорассудится. Хочешь, сбежим от твоего жениха?

На миг лицо Клод просветлело, как будто в Сене отразилось солнце, но затем, когда она немного поразмыслила, лицо опять сделалось мрачным, точно реке вернулся первоначальный грязный цвет. Кажется, она совсем упала духом. Смотреть на это было невыносимо горько.

— Как тебе «Мое единственное желание»? — спросил я вкрадчиво. — Ты про него ни слова не сказала.

— У меня теперь нет желаний, — вздохнула Клод. — Да и то желание было не моим, а маминым.

Собака фыркнула, и она взяла ее морду в ладони.

— Да, чуть не забыла: спасибо тебе за ковры, — добавила она, заглядывая собаке в глаза. — Тебя, верно, и не поблагодарили. Ужасно красиво, хотя мне от них грустно.

— Почему, красавица?

— Мне вспоминается, какой я была раньше: веселой, счастливой, беззаботной. Знаешь, что подходит мне под нынешнее настроение? Ковер, где единорог уже приручен, дама там печальная и умудренная жизнью. Мне она нравится больше всех.

Я вздохнул. Кажется, я опять дал маху. Вот и пойми этих женщин.

Скатерть приподнялась, и под стол залезла маленькая рыжеволосая девочка. Она ухватила собаку за хвост и потянула на себя, а затем принялась хлопать ее по бокам и щипать за ребра, не обращая на нас ровно никакого внимания. Борзая даже ухом не повела — она грызла кость ягненка.

— Смотри, какое чудо я подобрала в тюрьме. — Клод кивнула на девочку. — Николетта, прогони собаку. Беатрис найдет ей кость побольше. Иди отсюда! — Она пихнула собаку под зад.

Но никто не двинулся с места — ни девочка, ни собака.

— Это моя будущая камеристка, — добавила Клод. — Конечно, придется ее обучать всякой всячине, но до этого еще далеко. Не мучить же такую кроху.

Я уставился на девочку:

— Ее зовут Николетта?

Клод залилась смехом — девчоночьим смехом, полным неявных обещаний.

— Я дала ей новое имя. В монастыре не могло быть сразу двух Клод.

Голова у меня дернулась, и я стукнулся о крышку стола, отчего Клод опять расхохоталась. Я взглянул на девочку, свою дочь, потом на Клод, не сводившую с меня своих ясных глаз. На миг во мне всколыхнулось прежнее желание, и я почувствовал, как оно передалось ей.

Трудно сказать, позволила бы Клод к себе притронуться, поскольку под стол неожиданно просунулась голова Беатрис — точь-в-точь как в прежний раз. Видно, таково ее назначение — чинить нам препоны. При виде меня она ни капли не удивилась. Наверное, все это время подслушивала, как водится у камеристок.

— Барышня, вас требует мать, — сказала она.

Клод нехотя встала на карачки.

— Прощай, Никола, — сказала она, улыбаясь кончиками губ. Затем кивнула на Николетту: — Не волнуйся, я ее никому не отдам. Правда, малышка?

Она выкарабкалась из-под стола, следом за ней исчезли и Николетта с собакой.

— Вот ты и попался, — злорадно произнесла Беатрис. — По твоей милости я девять месяцев провела в аду. Теперь я так просто тебя не отпущу, — сказала она, убирая голову.

Озадаченный этой невнятной угрозой, я еще какое-то время постоял на карачках, а затем вылез на волю. Жан Ле Вист покончил с едой и, развернувшись ко мне спиной, разговаривал с Жофруа де Бальзаком. Женевьева де Нантерр вместе с Клод стояла у другого конца стола и внимательно слушала, а Беатрис возбужденно что-то нашептывала ей на ухо.

— Обязательно, — вдруг воскликнула она, взмахнула рукой и подошла ко мне, встав между мной и Беатрис.

— Никола Невинный, чуть было не забыла. Дело в том, что Беатрис надоело быть в услужении и она не прочь стать женой художника. Верно, Беатрис?

Беатрис кивнула.

— Конечно, Беатрис — камеристка моей дочери. Ей и решать. Клод, ты позволяешь Беатрис выйти замуж?

Клод взглянула на мать, затем — на меня, и в глазах у нее блеснули слезы. Это была месть нам обоим.

— Нам с Клод очень жаль расставаться с тобой, Беатрис, — добавила Женевьева де Нантерр. — Но моя дочь не возражает, правда, Клод?

После недолгой заминки Клод чуть заметно пожала плечами:

— Да, мама. Если тебе так угодно.

Она отвела взгляд, когда ее мать взяла руку Беатрис и вложила ее в мою. Глаза ее были прикованы к «Вкусу».

Дамы на коврах взирали с башенных стен, вельможи ели, пили, смеялись и танцевали, но я на них не смотрел. И без того было ясно, что они улыбаются.