заглядывала в колодец в тот день, когда я познакомился с Клод. Вторая, похожая на нее лицом, наверное, была средней дочерью Ле Вистов. А самая кроха, ростом мне до колен, породой явно пошла не в Ле Вистов, хотя была по-своему хорошенькой. На шее ее подпрыгивали перепутавшиеся темно-красные бубенчики. Она врезалась в мои ноги и упала, а когда я поставил ее на пол, знакомо нахмурилась и что-то буркнула. И унеслась, прежде чем я успел выяснить, как ее зовут.

Зал был забит гостями, среди которых плясали и музицировали жонглеры, туда-сюда сновали слуги с винами и яствами, разнося засоленные перепелиные яйца, куски свинины, украшенные сухими цветами фрикадельки и даже клубнику, которую обычно не достанешь зимой.

У дальней стенки, рядом с «Обонянием», в отороченном мехом красном камзоле стоял Жан Ле Вист. Вокруг теснились мужчины, одетые наподобие его. Должно быть, они обсуждали короля и двор — предметы, которыми я никогда не увлекался всерьез. Я подался в противоположный конец комнаты, где тон задавала Женевьева де Нантерр и можно было всласть поглазеть на дам в парче и мехах. Сама хозяйка дома, в довольно простом платье из шелка цвета лазури и накидке из серого кролика, наброшенной на плечи, стояла у «Моего единственного желания».

То и дело слышались восторженные отзывы по поводу ковров, которые действительно приглушали гомон и сохраняли тепло, однако при большом скоплении народа впечатление было совсем не то, что прежде, когда я здесь находился один. Теперь я воочию убедился, что всадники, схватившиеся на поле боя, лучше соответствуют залу для пиршеств, а этим шпалерам самое место в дамских покоях. Странно, но Жан Ле Вист оказался прав.

Отвлекаясь от этих дум, я подналег на вино с пряностями и наполнял кружку всякий раз, как выпадала возможность. Поначалу я стоял в одиночестве, жевал сушеный инжир и глазел на акробатов и танцовщиц. Но вскоре меня подозвала знатная дама, которую я когда-то рисовал. И дело пошло на лад — я болтал без всякого смущения, смеялся и пил, как будто это была таверна.

Когда в зале вместе с Беатрис и другими камеристками показалась Клод, наряженная в красное бархатное платье, тело у меня сделалось ватным, а руки повисли как плети. Я пил, флиртовал с дамами, жевал инжир и даже танцевал гальярду, но ни на миг про нее не забывал. Меня не оставляло предчувствие, что она будет на пиру. За этим меня сюда и позвали.

Похоже, Клод меня не заметила. Во всяком случае, знака не подала За время нашей разлуки она осунулась и похудела. Ее глаза по-прежнему напоминали спелую айву, но выглядели потухшими. Казалось, ее внимание поглощено камеристками и ее мало занимают танцы. А может, она смотрела мимо людей на противоположную стену, где висели «Обоняние» и «Вкус», но взгляд ее притягивал мильфлёр, уж точно не дама.

Беатрис различила меня в толпе и дерзко вскинула голову. Она тоже похудела. Странно, но она не нагнулась к уху хозяйки, чтобы шепнуть ей про свое открытие, а вместо того сверлила меня своими темными глазами, пока я наконец не выдержал и не отвел взгляд.

Приблизиться к Клод я даже и пытаться не стал, понимал, что затея бесполезная: наверняка меня перехватят на полпути, кликнут дворецкого, и он вышвырнет меня вон, да еще надает подзатыльников. Это было яснее ясного. Теперь я не сомневался, зачем Женевьева де Нантерр меня пригласила. Это было подобие мести.

Музыка и танцы окончились, и трубачи протрубили в рог, объявляя о начале трапезы. Вместе с родителями и почетными гостями Клод прошла за высокий стол — тот самый, из дуба, на который я лазил, когда мерил стены. Остальные приглашенные устроились за столами, расставленными по периметру вдоль стен. Мне досталось место с самого краю, на дальнем конце от Клод. За спиной у меня висел «Вкус», напротив — «Зрение», и печальное лицо Алиеноры несколько скрашивало одиночество.

Священник из Сен-Жермен-де-Пре прочел молитву. Потом поднялся Жан Ле Вист и поднял руку, призывая к тишине. Он заговорил, и от его слов, произнесенных без витийств, с безжалостной прямотой, у меня больно сжалось сердце.

— Мы собрались здесь, чтобы объявить о помолвке моей старшей дочери Клод и Жофруа де Бальзака, первого камердинера его величества и наследного дворянина, чей род удостоился сего почетнейшего титула благодаря безупречной военной службе. Для нас высочайшая честь назвать своим сыном отпрыска столь славной семьи.

Он сделал жест в сторону юноши с темной бородкой, который приподнялся и отвесил легкий поклон Жану Ле Висту и Клод, но та так и продолжала сидеть, уставившись в стол. Женевьева де Нантерр, вместо того чтобы поклониться в ответ, нашарила меня взглядом в моем уголке, и ее глаза вспыхнули злым торжеством, словно она хотела сказать: теперь мы квиты. Мой взгляд упал на хлеб, который стоял передо мной, и я увидел два сплетенных вензеля — «КЛВ» и «ЖДБ». Хорошенькая птичья свадьба!

Жан Ле Вист все разглагольствовал, но я его уже не слушал, хотя вместе со всеми поднимал кружку. Протрубил рог, и слуги внесли блюда с изысканными яствами. Я увидел павлина, распушившего хвост перед самкой, фазана и фазаниху с расправленными крыльями, будто птицы собрались взлететь, лебединую парочку с переплетенными шеями. Аллегории не вызвали у меня большого восторга, и я даже ножа вынимать не стал, чтобы отрезать себе кусок. Соседи наверняка подумали, что я скучный малый и плохой собутыльник.

К тому времени как на стол водрузили кабана, прикрытого золотым листом, я уже созрел, чтобы откланяться. Мне надоели бесконечные перемены блюд, гости, набивающие себе желудок, и пиршество, которое будет тянуться еще всю ночь и весь следующий день. Нет, все-таки я не любитель подобных увеселений. Я поднялся и, бросив прощальный взгляд на ковры — вряд ли я их когда-либо увижу, — потихоньку стал пробираться к выходу. Путь к дверям пролегал мимо высокого стола, и, поравнявшись с ним, я заметил, как Клод проворно сунула руку под скатерть и уронила нож. Она ойкнула, но, когда камеристка было нагнулась, чтобы его подобрать, остановила ее смешком — первый признак веселья за целый вечер.

— Я сама, — произнесла она, нырнула под стол и исчезла за белой скатертью с гербами Ле Вистов, которая свешивалась до самого пола.

Я выждал с минуту. Никому не было до меня дела. Беатрис кокетничала со слугой Жофруа де Бальзака, Женевьева де Нантерр что-то жарко обсуждала со своим будущим зятем. Жан Ле Вист глядел в мою сторону, но точно меня не видел. Скорее всего, он уже и думать забыл, кто я такой. Я улучил момент, когда он отвернулся, чтобы спросить вина, и уронил шляпу, а затем быстро встал на карачки, приподнял скатерть и тоже юркнул под стол. Клод сидела, подобрав ноги и уткнувшись в колени подбородком. При виде меня она улыбнулась.

— Вы все свидания назначаете под столом, барышня? — пошутил я, нахлобучивая шляпу.

— Здесь удобно прятаться.

— Так вот где ты пропадала все это время, красавица! Под столом?

Улыбка сползла с лица Клод.

— Ты прекрасно знаешь, где я была. И палец о палец для меня не ударил. — Она зарыла лицо в колени, и мне ничего не оставалось, как смотреть на расшитое жемчугом красное бархатное покрывало, под которое аккуратно были забраны волосы.

— Знал? С чего ты это взяла?

Клод опять повернулась ко мне лицом:

— Мари Селест так сказала… — Она умолкла, и на ее лице появилось сомнение.

— Мари Селест? Последний раз я видел ее в тот же день, что и тебя, — когда меня избили. Ты ей поручила меня разыскать?

Клод кивнула.

— Уж не знаю, что она тебе наговорила, но никаких посланий я не получал.

Клод ахнула.

— Проклятье! Но зачем весь этот обман?

Клод положила голову мне на колени.

— Вообще-то она вправе на меня обижаться.

Она потянулась погладить борзую, которая рыскала под столом, вынюхивая объедки, рука ее оголилась почти до локтя, и я заметил, что ее кожа вся расцарапана, как будто кто-то драл ее когтями. Я нежно взял девушку за запястье.