В трехкомнатной Сонечкиной квартире бардак был не состоянием помещения, а отдельным живым существом, склонным к эксплозии.
Комната, выделенная для ночевок Руслана, была завалена под потолок. Пол был покрыт хорошо утрамбованным хламом, представляющим археологический интерес. Самый древний, напольный, слой относился к середине семидесятых. При раскопках Руслан нашел массу интересных вещей: антикварные ноты, сливной бачок, (наконец-то!) Сонечкино свидетельство о рождении, а также синюю склянку с прахом прапрабабушки по линии Сонечкиного отца.
Единственной комнатой Сонечкиного жилища, содержавшейся в образцовом порядке, была комната с роялем. Большой и черный, он блистал чистотой. На нем стояли черные подсвечники с огарками черных свечей и лежал «Молот ведьм». Инфернальный антураж квартиры дополняли вид из окна на кладбище, предметы, оставшиеся со времен Сонечкиного увлечения оккультными науками, и черный кот Лютик.
С Лютиком у Руслана отношения сложились сразу – они друг друга возненавидели. Кошек, как и людей, нельзя любить в целом. Можно любить или не любить конкретного представителя. Милая киса гадила ему в учебники, разодрала морду перед фотосессией (Руслан как раз начал подрабатывать манекенщиком), а по ночам издавала омерзительные звуки под кроватью.
В качестве ответного жеста Руслан стал открывать дверь на общий с соседями балкон. Он надеялся, что кот свалится с девятого этажа или его сожрет соседская овчарка.
Кончилось тем, что овчарка перестала выходить дышать воздухом, а Лютик нагадил соседям на кухонный стол.
Затем после очередной кисиной дефекации не по месту назначения Руслан взял кота зубами за шкирку, донес до сортира, там выплюнул и запер.
Поведение Лютика становилось все более омерзительным, а размеры его внушали подозрение, что это не кот, а какое-то другое животное, более крупное и более гадкое И Соня решила кота кастрировать. И как-то раз Руслан, придя в гости, обнаружил кота в наркозе и сестру, гордо демонстрирующую ему кошачьи муде
Через месяц кот стал вести себя поприличнее, но совершенно потерял кошачьи очертания – определить, где у него голова, а где задница, можно было только по моргающим глазам.
Само животное приняло идеальную сферическую форму. Кроме еды, его больше не интересовало ничего, и в доме наступил относительный покой.
В один жаркий день Руслан сидел голый на рояле, в руках у него была бутылка водки, слева от рояля бегал с камерой фотограф, а справа стояла баночка с прабабушкой. Соответственно водку Руслан пил, фотографу позировал, а с прабабушкой чокался, чтобы ей не было скучно.
Сонечка с подружкой тем временем писали для Руслана реферат. О санаторном лечении гипертонической болезни. Писали и хихикали. Будь Руслан чуть трезвее, у него хватило бы ума перед сдачей реферат прочитать.
Но по причине некоторого провала в памяти с рефератом он ознакомился только на следующем семинаре.
Преподаватель многозначительно сказал:
– А сейчас я ознакомлю вас со взглядом Руслана Эдуардовича на санаторное лечение.
К середине реферата группа хихикала, а на фразе «Основным способом развития эстетического восприятия у больных является собирание гербариев из лекарственных растений средней полосы России и изучение трудов антропософов XIX века в подлиннике» начала гоготать. За чувство юмора поставили тройку, а реферат отксерили и пустили по рукам.
Учился Руслан кое-как. Логически рассудив, что спать после рейва гораздо приятнее, чем сидеть на лабораторных занятиях, в институте он появлялся редко. Каждую сессию его собирались выгнать, и каждую сессию он как-то выкручивался. Летняя сессия на третьем курсе была сдана в состоянии сильного алкогольного опьянения, на письменном тесте Руслан был не в состоянии говорить, но на вопросы ответил правильно.
Вспомнить, о чем были вопросы, он потом так и не смог. Впрочем, там была какая-то чушь вроде:
«Пенициллин – это:
а) антибиотик;
б) приправа для гефелте фиш».
За зачет по истории медицины он счел меньшим злом дать взятку, потому что сдать его было нельзя.
Вот лично я платил только один раз, за зачет по истории медицины. Я искренне не понимал, как смогу применить сакральное знание того, что в Х веке диабет диагностировали, испивши мочи.
Получить зачет представлялось нереальным – вела предмет дама по кличке Элис Купер, на лицо точная копия того самого Купера. И красилась так же, для полного сходства. На каждом занятии она выставляла колонкой двойки, и все пятьсот человек студентов шли на отработку. Отработка длилась два часа, пройти успевали человека три, остальные отправлялись на следующую отработку – через месяц.
Зачем она это делала – не знал никто. Я счел за благо заплатить сто баксов и быть избавленным от климактерической идиотки.
С прочими экзаменами я разобрался иначе.
Клиническая фармакология прошла мимо ушей и прочих частей тела. На госэкзамене я вытащил из кучки билетов следующее:
1. Полусинтетические пенициллины и прочая хрень.
2. Наркотические анальгетики и прочая хрень. Социальные и бытовые аспекты наркомании.
Про пенициллиныяпомнил только показания и дозировку, про наркотические анальгетики – дозировку и какой с чего приход. Зато на бытовых аспектах наркомании я растекся вазелином по хую.
Членом госкомиссии сидел патологоанатом. Это на экзамене по клинфар-ме-то. У него ж один препарат в ходу – спирт. Ему других нэ трэба.
– Ну что. Такому интересному собеседнику обидно ставить два. Поставим три?
– Поставим.
– Вот ваша зачетка. Только как же вы людей лечить-то будете?
– Словом лечить буду, словом. Я психотерапевтом стану.
– Н-да, нас-то вы залечили! – заржал в голос фармаколог.
С судебной медициной отношения складывались двойственно. С одной стороны, предмет был интересный. С другой – учиться мне было некогда и лень.
На экзамене передо мной плюхнули продпаёк: банку, где плавала шкура с двумя параллельными рядами дырок и татуировкой «Маша», и проломленный череп.
– Ну, что у вас в баночке плавает?
– Вилка. Два раза.
– Ой, правильно. А с черепом что?
– А это ранение острым предметом.
– Правильно. Обоснуйте только, ведь ранение нетипичное.
В моей голове в этот момент как-то неправильно сплелись синапсы, и я молча перевернул череп, продемонстрировав маркировку «острая травма».
– Я двадцать лет принимаю экзамены, и вы первый, кто догадался перевернуть череп! По билету что-нибудь знаете?
– Что-нибудь – знаю, – с достоинством ответил я.
– Четверки хватит?
– Угу.
– Выучить каждый может, а вот в форс-мажоре сориентироваться – нет. Идите!
