блеска бальной обуви. Совсем ничтожный след, но он подкреплял предположение, что из окна недавно кто-то вылезал.

Булыжники были мокрыми, но, к несчастью, ничего не показали. Ни одного смещенного, ни черных полосок, ни, тем более, отпечатков обуви. Ленокс видел, что его собственный еле заметный след исчезает сразу же, едва он поднимал ногу. Больше ничего тут не было. Он прошел пятьдесят ярдов в обоих направлениях, но не увидел ни следов, ни каких-либо предметов; затем прошел этот путь еще раз, вглядываясь со всем вниманием, а иногда нагибаясь к самой земле, и при повторном осмотре таки нашел пожелтелый лист довольно странной формы. Он бы его проигнорировал, если бы лист не лежал близко от окна. Вокруг не было деревьев, но ведь ветер мог гонять его туда-сюда по нескольким кварталам, пока он не прилип тут. Однако он не выглядел помятым, и уж конечно, на него не наступали. Ленокс положил его в карман пиджака.

Большое разочарование! Надежде вопреки он надеялся найти что-нибудь неопровержимое. Тем не менее, оставалась черная полоска, которая выглядела свежей и, казалось, подкрепляла его мысль о бегстве через комнату Пру Смит.

И опять-таки, когда он это обдумал, его ждало разочарование. Тот, кто убил Сомса, знал комнату Пру Смит. Слишком уж большое совпадение, если посторонний выбрал именно ее комнату наугад из десятка других, тем более что большинство их находилось ближе к лестнице. Да, это выглядело неопровержимым. Однако дальше вы утыкались в стену. Единственным, кто, безусловно, знал комнату Пру, был Клод, потому что он оставался с ней за закрытой дверью. Даже Барнард мог и не знать точно, какая именно была ее. Однако же Клод единственный на этот раз был совершенно вне всяких подозрений. Эдмунд категорически утверждал, что Клод Барнард оставался в поле его зрения все время.

Ленокс, однако, сдаваться не собирался. Он вернулся в дом и заглянул к Мак-Коннеллу. Да, это был тот самый нож, который убил Сомса. Да, кто угодно, любого роста и телосложения мог это сделать. Нет, никакими характерными особенностями нож не обладает. Кто угодно мог приобрести его в любой лавке, торгующей такими предметами, скорее всего в одном из кооперативных магазинов Армии и Флота, разбросанных по всему городу. В книжке, подумал Ленокс, нож этот имел бы единственно возможное происхождение — изогнутый индийский кинжал с рубином в рукоятке. Он засмеялся, поднимаясь по лестнице. И заметил, что кровь на верхних ступеньках уже смыта.

Когда он поднялся в вестибюль, на его плечо опустилась рука. Ленокс оглянулся и увидел, что его остановил лакей Джеймс.

— Скажите мне что-нибудь, — попросил молодой человек.

— Мне очень жаль, — ответил Ленокс, — но я все еще веду расследование.

— Хоть что-то, что-нибудь — простонал Джеймс.

— Как только что-нибудь найду, — сказал Ленокс, похлопывая его по спине. Он прошел в центр вестибюля, а там остановился и посмотрел вокруг.

Есть ли что-нибудь еще, что можно сделать в этот вечер? Нет, подумал он. Труп скоро увезут. С Итедером он поговорит утром. И потому, снова спустившись вниз предупредить Мак-Коннелла, что он свяжется с ним завтра, Ленокс поднялся наверх и устало направился к входной двери, намереваясь уехать. И услышал знакомый голос:

— Чарльз!

Обернувшись, он улыбнулся и внешне, и внутренне.

— Ах, Джейн, — сказал он. — Тебе незачем было оставаться.

Она сидела в кресле у входной двери.

— Вздор! — сказала она. — А твое пальто? Мы вернемся вместе.

Он снова улыбнулся.

— Да-да! — И предложил ей руку, на которую она оперлась, и вместе они вышли наружу под снег, чтобы найти свою карету и отправиться домой.

На следующее утро Ленокс проснулся ужасно голодным, вчерашнему банкету вопреки. Ему сразу взгрустнулось из-за Сомса, едва он вернулся к яви, спал же он хорошо, выспался и был очень голоден. В первый раз он почувствовал, что вполне оправился от стычки в проулке. Синяки и ссадины еще не исчезли, но они поблекли и не болели.

Он позавтракал яйцами, жареным хлебом, черным кофе и большим апельсином. Прочел заключительные главы «Малого дома в Оллингтоне» в кровати, пока ел, с наслаждением смакуя еду и книгу, а положив ее, испытал полное удовлетворение. После все большего упадка сил в последние дни он почувствовал, что наступил перелом, и вновь испытал прилив энергии.

Он позвонил, и в спальню вошел Грэхем.

— Сэр?

— Привет, Грэхем. Прекрасный день, не правда ли?

В окно щедро лились солнечные лучи.

— Весьма, сэр.

— Мне требуются все газеты, будьте так добры. Обычные три, а затем и все те, которые я не читаю. Даже «Пост» и «Дэйли стэндарт», пожалуйста.

— Слушаю, сэр. Я принесу их в один момент.

— Благодарю вас. И еще: вы не пошлете записку моему брату с просьбой навестить меня?

— Да, сэр.

— И мне понадобится карета перед вторым завтраком. Я позавтракаю с доктором Мак- Коннеллом.

— Слушаю, сэр.

— Благодарю вас, Грэхем.

Дворецкий удалился, а Ленокс заложил руки за голову, чтобы долго и хорошо подумать. Он поразмыслил над последними событиями и пришел к некоторым предварительным выводам. Только после того как Грэхем возвратился с газетами и оставил их на тумбочке, он вышел из задумчивости. У него родилась идея. Если бы только быть уверенным, подумал он… Ну, времени для проверки предостаточно. Он твердо предполагал, что дальнейших смертей не последует.

Поочередно он проштудировал каждую статью о Сомсе. Конечно, писались они второпях, ведь убийство произошло поздно ночью, но он знал, что прочесть их необходимо. В целом ни малейшей пользы они не принесли: скудные подробности если и были, менялись от газеты к газете. Все подчеркивали спортивную славу жертвы, его службу в армии, его деятельность в пользу либералов, его популярность среди друзей и знакомых, и все они с возмущением и гневом упоминали намечавшуюся тенденцию роста насилия в Англии, однако в заключение заверяли читателей, что инспектор Итедер напал на след убийцы и скоро предаст преступника в руки правосудия.

Статья в «Таймс» могла послужить типичным примером.