Джон Бест.

— Тот, что оставил мне на днях свою карточку?

— Совершенно верно, сэр.

— Да кто же он такой, черт возьми?

— Мне неизвестно, сэр.

— Загадка.

— Да, сэр. Полагаю, расследование продвигается?

— Не знаю, что сказать. Надеюсь, что да.

— Понимаю, сэр.

Ленокс ненадолго задумался.

— Знаете, Грэхем, пожалуй, будет лучше, если вы закажете нам номер в гостинице «Рэндолф» на Модлин-стрит.

— Сэр?

— Я снимаю комнату в «Дерне», но непростительно навязывать вам мою тоску по былым временам. Если вы не жили здесь перед каждым семестром, обстановка вряд ли придется вам по вкусу.

— Сэр, я немедленно отправлюсь в гостиницу.

— Миссис Тейт? — позвал Ленокс, и в ту же секунду над стойкой появилась голова хозяйки таверны. — Миссис Тейт, вы очень обидитесь, если я перееду в «Рэндолф»?

— Что-то не так, мистер Ленокс?

— Что вы, все просто чудесно, но дело в том, что приехал мой дворецкий и будет наглостью просить вас приютить еще и его.

Она понимающе кивнула.

— Но вы, надеюсь, скоро приедете к нам снова?

— Вне всяких сомнений, — заверил Ленокс. — Я неоправданно долго тянул с возвращением в Оксфорд.

— Совершенно неоправданно, сэр. О, посетитель! — И миссис Тейт удалилась.

— Грэхем, мне нужно кое-что с вами обсудить.

— Я к вашим услугам, сэр.

— Присядем здесь. Вы не голодны?

— Нет, сэр, спасибо.

— Итак. Дело в одном человеке, его зовут Хетч, он профессор в Линкольне. Уверен, он теперь настроен против меня, потому что я заходил к нему и расспрашивал о пареньках. Мне кажется, он как-то замешан во всей этой истории, хотя роль его мне пока неясна.

— Вот как, сэр?

Ленокс вкратце пересказал свой разговор с Хетчем, обратив внимание Грэхема на оба случая, когда профессор солгал.

— Живет он на Холлиуэлл-стрит, здесь, за углом. Подозрительный тип, я бы сказал.

— В каком смысле, сэр?

— По моим представлениям, со студентами он ладит лучше, чем с коллегами, склонен к кутежам и попойкам, опять же, словно студент. Насколько я понял, он не очень-то счастлив. Говорю об этом лишь потому, что несчастье, по моим наблюдениям, маска сотни грехов.

— Да, сэр.

— Прошу вас, Грэхем, найдите к нему подход. Попробуйте разузнать что-нибудь о его отношениях с Джорджем Пейсоном и Биллом Дабни и вообще что он за фрукт: как проводит дни, способен ли убить человека под покровом ночи и не следят ли, к примеру, слуги за каждым его шагом. Да и, само собой, что он делал вчера вечером.

— Приложу все усилия, чтоб узнать, каков он и чем занимается, сэр.

— Спасибо, Грэхем, лучше не скажешь. Именно это мне и надо.

— Не стоит благодарности, сэр.

— До чего хорошо снова видеть лицо друга — особенно когда оправился от его внезапного появления.

— Прошу еще раз простить меня, сэр, — тихо посмеиваясь, ответил Грэхем.

Ленокс замахал рукой:

— Полно, полно! Дело продвигается неважно, и, признаюсь, после телеграммы, полученной Мак- Коннеллом, я считал, что потерпел полное фиаско. Полагаю, пришло время старым друзьям сплотить свои ряды.

— Совершенно верно, сэр.

— Вот и прекрасно. Значит, вы возьмете на себя труд зайти в «Рэндолф»? Мне нужно в Бодлианскую библиотеку.

— Конечно, сэр. Если не возражаете, когда номер будет заказан, я отправлю в библиотеку посыльного.

— Прекрасная мысль. Я, несомненно, пробуду там несколько часов, а потом мне нужно встретиться с Мак-Коннеллом и инспектором Гудсоном.

— Так и сделаю, сэр.

— Отлично.

Грэхем ушел, и Ленокс взял в руки «Таймс». На передней полосе под мрачным заголовком «Убийство в Линкольн-колледже» сообщалось о смерти Пейсона. Ленокс представил, как будут потрясены этим известием горделивые выпускники Линкольн-колледжа, в каких бы дальних уголках империи они сейчас ни находились; как бы был потрясен он сам, если бы убийство произошло в Бейллиоле. В жизни Ленокса было не так уж много предметов гордости, но, читая «Таймс», он осознал, что Оксфорд, несомненно, один из них, и пообещал себе, что если не сможет раскрыть дело, то с карьерой детектива будет покончено.

Полдень давно миновал, было, наверное, часа четыре; в верхнем читальном зале Бодлианской библиотеки Ленокс откинулся на спинку стула и потер уставшие глаза. Два часа, проведенные в усердных поисках, не принесли никаких весомых результатов, но надежды на успех в ближайшее время он не терял.

Для любого, кто окончил университет, Оксфорд начинался с Бодлианской библиотеки. Если из-за преданности каждого выпускника своему колледжу, своему клубу, своей спортивной команде понятие «Оксфорд» дробилось на множество частей, то прекрасная Бод, стоявшая в самом центре городской жизни, объединяла всех бывших школяров. В ней было величие, которое не поддавалось объяснению, но осознавал его всякий, кто сидел по вечерам в ее читальных залах или спешил в приподнятом настроении мимо, на гонку по гребле. В ней было волшебство — как еще понять тот факт, что по сотне раз на дню вы пробегали рядом, даже не взглянув на здание, и вдруг, выйдя из крошечного переулка, столбенели от заставшей врасплох красоты, заполняющей собой все пространство? «Библиотека» — звучит не так уж значительно, но в ней заключается суть Оксфорда. Величайшая библиотека в мире.

Она тоже начиналась с квадратного дворика, который назывался «Двор старейших школ» — притихшая площадь, вымощенная булыжником. Высокие зубчатые стены создавали впечатление, что вы внутри крепости. Туда, где раньше располагались первые школы Оксфорда, вели низкие темные двери, и над каждой — черная табличка с надписью по-латыни большими золотыми буквами: «Schola Moralis Philosophiae» открывала дверь в философию, «Schola Misicae» — в музыку. Сами же двери украшал голубой герб Оксфорда с девизом: «Dominus Illuminatio Меа» — «Господь — просвещение мое».

Сегодня днем, проходя мимо студентов в черных мантиях и белых галстуках, ступая по безмолвным камням, отшлифованным течением времени и потоком людей, глядя на прихотливо украшенные каменные стены, взмывающие ввысь, к статуе короля Иакова Первого, и на знаменитые «дремлющие шпили», устремленные в поднебесье, Ленокс не мог не только говорить, но и думать.