Натка невольно вспомнила холеный «Лексус» с кожей и тонким ароматом внутри.
— Не «Ламборджини», конечно, — вздохнул Таганцев, — но кой-чего может…
Ловким движением он через окно прицепил на крышу мигалку.
— Ну? — подмигнул Константин Натке. — На спецзадание? С ветерком?
И они помчались, нарушая все правила.
В детском саду, ясное дело, их шумное появление произвело фурор. Дети и воспитатели прилипли к окнам, стараясь рассмотреть «девятку» с мигалкой, и только Сенька, увидев Таганцева, буркнул:
— А вот и полиция. Не прошло и полгода.
Константин Сергеевич протянул ему огромную лапищу. Сенька, секунду подумав, вложил в нее маленькую ладошку. Они обменялись молчаливым крепким рукопожатием под любопытными взглядами Сенькиных одногруппников.
Лейтенант взгромоздил пацана себе на плечи и широкими шагами направился к машине. Натка едва успевала за ним.
— Ого! — восхитился Сенька. — Вот это высота, я понимаю! А ты галопом можешь?
Пришлось лейтенанту припустить галопом под Наткин хохот, потому что скачущий Таганцев — зрелище не для слабонервных…
Сенька нырнул на заднее сиденье, Ната села вперед.
— Он из меня веревки вьет, — весело пожаловался Константин, садясь за руль.
— А ты не вейся. Не поддавайся, в смысле. Что ты, детей не знаешь?
— Не знаю. Откуда мне знать-то?
— Тогда не показывай дурной пример в смысле гонки с мигалкой, — шепотом попросила Ната.
Таганцев кивнул и чинно поехал со скоростью сорок.
— Здесь шестьдесят вообще-то разрешено, — хмыкнул Сенька. — Потоку мешаешь.
Константин прибавил скорость и проворчал:
— Ну, что я говорил? Веревки вьет.
— А у тебя пистолет есть? — тоном паиньки поинтересовался Арсений.
— Какой же опер без пистолета? — усмехнулся Таганцев.
Натка с тревогой посмотрела на лейтенанта — разговор зашел в опасное русло, но, как предупредить Константина, чтобы он не углублялся в тему оружия, она не знала.
— А пострелять дашь?
— Сенька! — прикрикнула Натка на сына.
— Я в твоем возрасте тоже хотел пострелять, — вздохнул Константин. — А теперь вот… только в крайнем случае и, поверь мне, с большой неохотой.
— Значит, не дашь… — Сенька надулся и отвернулся к окну.
— Дам, — засмеялся Таганцев, поймав испуганный взгляд Натки. — Лет через… дцать! Когда опером станешь.
— Стану! — завопил Сенька. — Вы с мамой поженитесь, на пенсию пойдете, а я преступников ловить буду и вас кормить!
— От ни фига себе, распределил… — опешил Таганцев. — Хотя что-то в этих планах на жизнь есть… положительное, а, Наталья Владимировна?
Обернувшись, Натка отвесила Сеньке подзатыльник и, указав на панельную девятиэтажку, сказала:
— Вот здесь, пожалуйста, притормози.
Константин остановился с горьким чувством, что Натка сейчас уйдет, а он ей так и не сказал самого главного.
Сенька выскочил из машины и помчался к двум пацанам, играющим на детской площадке.
— Ну, спасибо, что подвез…
Натка приготовилась выйти, и… тут Таганцев решился.
— Нат, — он взял ее за руку. — Слушай… А поехали на рыбалку! Под Курск. Там все включено — костер, палатка и комары.
Натка посмотрела на него удивленно и улыбнулась:
— Только у меня тоже все включено.
— Ты Сеньку имеешь в виду? — засмеялся Таганцев. — Так это не обсуждается. Кто ж из меня веревки вить будет?
— Я тоже умею, но с Сенькой у нас получится лучше.
— Значит, согласна? — не поверил своему счастью Константин.
— Сень! На рыбалку поедем?! — высунувшись из окна, крикнула Натка.
— Поедем! — запрыгал радостно тот. — Только Кольку с Михой возьмем, я без них никуда!
Колька с Михой тоже запрыгали вокруг Сеньки с радостным гиканьем.
— От распределил так распределил… — растерялся Таганцев. — У меня палаток не хватит.
— Главное, чтобы комаров хватило, — засмеялась Натка и протянула ему руку. — На чай не зову, у меня дома бардак. Звони, лейтенант…
Он пожал ее маленькую теплую ладошку, потом рискнул — и поцеловал.
После заседания я, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы снова не наткнуться взглядом на Говорова, направилась в свой кабинет.
Хотя уже конец рабочего дня, и можно ехать домой…
— Ну? И какой приговор? — спросил Дима, едва я открыла дверь.
— Не знаю, не расслышала, — пробормотала я, прекрасно понимая, какой идиоткой сейчас выгляжу.
— Пятнадцать лет Тишко и семь Максимовой, — бодро прозвучал у меня за спиной голос Говорова.
Я возмущенно обернулась и в упор уставилась на него.
…То есть когда я на него смотрела в зале суда и у меня земля уплыла из-под ног, и слух отказал, и голова перестала соображать, он, Говоров, спокойно выслушал приговор в здравом уме и трезвой памяти…
— Плевакин только что повторил. Специально для меня, — выдержав мой взгляд, уточнил Никита.
Дима, посмотрев на нас с недоумением, вздохнул и вышел, проявив, как всегда, сообразительность и деликатность.
— Чайник сейчас закипит, Елена Владимировна, и кофе есть, — напоследок сказал он, многозначительно улыбнувшись.
Мы остались одни.
Тишину нарушал шум закипающего чайника.
— Мог бы и позвонить, — сказала я и, не глядя на Говорова, достала из шкафа две чашки. — Кофе будешь?
— Я думал, ты сама позвонишь. Кофе не буду.
Такой ответ разозлил меня еще больше, чем с ходу озвученный приговор. Я спрятала чашки обратно в шкаф и выключила чайник.
— Зачем пришел тогда?
— Я могу уйти…
Его глаза потемнели от обиды, и он сделал шаг к двери, чтобы уйти — может быть, навсегда — из моей жизни.
Я понимала, что делаю ошибку, жалеть о которой начну сразу же, как только за ним захлопнется дверь, но все равно пожала плечами и равнодушно сказала:
— Иди.
Дверь захлопнулась, я осталась одна со своей глупой гордостью, со своими дурацкими принципами и старомодными убеждениями.
Ну и пусть, стараясь не зареветь, решила я. Лучше не делать ошибок, чем потом расхлебывать их
