своих жертв паспорта, делают грим — копия, от фото в документе не отличить, — и… берут кредиты! Страшно представить, сколько нахапали. Десятки миллионов! Подписи тоже научились подделывать, не отличишь.
— Да… — вздохнула Лена. — На человеческом одиночестве и поисках любви они делали деньги.
— На человеческой глупости, — поправил ее Говоров.
Таганцев мельком глянул на Натку, вспыхнувшую при этих словах, и подумал — не глупости, а наивности. Милой, детской наивности, которая так нравится ему в сочетании с прелестным личиком и вызывающе роскошной фигурой.
— У меня, кстати, акт экспертизы есть, что подпись Натальи Владимировны поддельная. — Он похлопал себя по карманам, достал поочередно ключи, жвачку, какие-то квитанции, чеки, еще что-то вроде носового платка и только потом — сложенную вчетверо экспертизу.
— Помял, зараза, — пробормотал Константин и тут же капнул на лист вареньем. — Да что же это! — Он запихнул бутерброд целиком в рот и проглотил, почти не жуя.
— Ладно, — махнул рукой Говоров. — У Тишко и без этого такой наборчик, что он до старости тюремный быт изучать будет. Незаконное владение оружием, покушение на убийство, мошенничество в особо крупных размерах группой лиц по предварительному сговору и т. д. и т. п.
— Вот именно — и тэ дэ и тэ пэ, — пробормотал Константин, слизывая с экспертизы варенье и бережно расправляя лист на сгибах. — Классический случай с этим Тишко. Одно преступление влечет за собой другое — более тяжкое. Начал с мошенничества и чуть не закончил убийством.
— Лен, дай ему пожизненное, — всхлипнула Натка.
— Сколько обвинение попросит, столько и дам, — улыбнулась Лена, с нежностью глядя на Говорова.
Ну все, про себя усмехнулся Таганцев, семейственность в нашем районном суде поперла…
— А вообще это дело буду рассматривать не я, — сказала Лена, — потому что ты моя сестра.
Ночью меня разбудила Ната.
Села на мою кровать и бесцеремонно потрясла за плечо.
— Лен, ты не спишь?
Я не стала острить и ворчать на нее не стала — списала временное помутнение рассудка на стресс.
Впрочем, у Натки и то и другое — постоянные атрибуты жизни.
— Что стряслось? — сонно спросила я.
— Да нет… у меня пока ничего нового… Я тут подумала, а вдруг он Асю тоже убил?
— Что значит — тоже? — привстала я.
— Ну, меня же он пришел убивать! Сперва хотел выманить и по-тихому… А когда я не пришла, у него нервы сдали, и он сюда примчался! Тишко запаниковал, понимаешь! Он начал убирать свидетелей — неосторожно, глупо убирать! А главная опасность для него — Ася! Во-первых, она в полицию собралась идти, во-вторых, у нее осталась копия его блокнота…
— За последнее время ты сделала настоящий прорыв в аналитическом мышлении, — пробормотала я. — Но ты же сама сказала — Ася прячется у подруги. И потом, откуда Тишко мог знать про копию?
— Ой, боюсь, — вздохнула Натка и нырнула ко мне под одеяло. — Вдруг с ней что-нибудь…
— Цела твоя Ася, — перебила я. — Тишко с тебя начал устранять свидетелей, потому что ты… его последний «эпизод», понимаешь? До тебя проще всего добраться… И потом, ты его больше всех достала.
Натка обиженно засопела. Наверное, считала, что такая прелесть, как она, не может никого достать. Даже преступника.
— Лен… — тихо позвала она, когда я задремала. — А как ты думаешь, я Косте все еще нравлюсь?
— Натка, ты неисправима.
— Исправима. Мне теперь только мужчины в погонах нравятся.
— Завтра звони своей Асе — и шагом марш к мужчинам в погонах, заявление писать. На Тишко. А еще лучше — и других пострадавших прихватите. Хотя… ему теперь и без ваших заявлений не сладко придется.
— Лен… Мне почему-то кажется, что Владик меня любил… по-своему.
— Тьфу! — подскочила я. — Иди спать! У меня завтра тяжелый день.
Натка встала и побрела к дивану. Глядя на ее понурую спину, я подумала, что опять обидела сестру, разрушив зыбкую иллюзию о некой безумной любви, при которой хочется обмануть, надуть, облапошить, а потом пристрелить объект своей страсти.
Ремонт я все-таки начала с кухни.
В субботу смыла старую побелку с контуром Австралии, а в воскресенье утром…
В воскресенье утром к северу от «Зеленого континента» я обнаружила нечто, отдаленно напоминающее очертания статуи Свободы…
Глядя на потолок, я без сил опустилась на стул, чувствуя, что слезы капают на пол, дополняя водопад, низвергавшийся с потолка.
За тазиком бежать сил не было. А в особенности их не было на очередной разговор с Надеждой Степановной.
— Господи… — пробормотала я. — Да за что мне все это…
В дверь и на мобильный позвонили одновременно. Я поплелась открывать, машинально ответив:
— Да…
— Эту Ольгу, сестру Тишко, арестовали! — сообщил радостный Наткин голос. — Мне Костик только что позвонил. А еще мы с Асей, Машей, Настей, Дашей и Катей написали заявление в полицию!
Насилу справившись с новым замком, который пришлось вставить вместо старого, раскуроченного Тишко, я уставилась на огромную банку краски с ярким иностранным названием.
— И почему у тебя глаза на мокром месте? — озабоченно спросил Говоров, укладывая на банку букетик фиалок.
— У меня… там… — я кивнула на кухню, — Ниагарский водопад из статуи Свободы…
— Чего у тебя, Лен? — не поняла Натка.
— Я потом перезвоню, — пробурчала я и отключилась, хотя вопрос ареста сестры Тишко и заявление на него в полицию, наверное, должен был волновать меня больше, чем потоп.
Никита, не разуваясь, быстро прошел на кухню и, задрав голову, присвистнул.
— М-да… А я тебе краску решил подарить для потолка. Цвета топленого молока.
Я понюхала букетик фиалок.
Они пахли свежестью и надеждой на более счастливую жизнь — с ремонтом, душевным покоем и… новыми соседями.
Никита принес таз из ванной, пристроил его под монотонной капелью и, засучив рукава, тряпкой стал собирать воду.
Я попробовала представить на его месте Троицкого и улыбнулась.
— Смешно? — заметив мою улыбку, спросил Никита, продолжая орудовать тряпкой. — А я, между прочим, в цирк вас хотел позвать, с Сенькой…
— Сенька с Наткой, — вздохнула я. — Она его в последнее время ни на шаг от себя не отпускает. А мне цирка и дома хватает.
Говоров в последний раз отжал тряпку, отбросил ее в угол и решительно направился к выходу.
— Ты куда? — без особого интереса спросила я.
— На кудыкину гору, — буркнул он, захлопнув за собой дверь.
Я принялась изучать инструкцию к краске, мелким шрифтом набранную на этикетке. Она обещала «плотную укрывистость, экологичность и долговечность красочного покрытия».
В прихожей хлопнула дверь, вернулся Говоров.
— Мне никто не открыл, — сообщил он.
