которые давно ждали его внимания.
Пришлось отгонять время от времени всплывавшие мысли о деле в Суссексе, от которого его отстранили, и о том, что там сейчас происходит. Он никак не мог выкинуть из головы замечание Хэмиша о том, что оба дела — давнее, в Стонхендже, и совсем недавние убийства в Суссексе — были тупиковыми. И ничего нельзя с этим поделать.
Дело, которое было отложено в дальний ящик и по поводу разбирательства которого Ратлидж обязан был свидетельствовать в суде, неожиданно вернули в список первоочередных. Завтра утром в Винчестере должно было состояться судебное заседание, об этом ему сообщил сержант Гибсон. Пришлось спешно собраться и выехать, несмотря на поздний вечер. Он прибыл в зарезервированный отель рано утром. У него оставалось еще время после завтрака, и он до начала заседания побродил по знаменитому кафедральному собору.
Вскоре за ним явился констебль — пожилой, седеющий, коренастый человек.
По дороге в зал суда Ратлидж спросил:
— Вы, наверное, помните того человека, убитого в Стонхендже в 1905-м? Дело так и не было раскрыто.
Констебль Грегг нахмурился, припоминая:
— Бог мой, сэр! Я не думал о нем больше тринадцати лет. Откуда вам о нем известно?
— Я знал инспектора, который им занимался. Он недавно вышел в отставку.
— Это был хороший человек и прекрасный полицейский. Если бы кто и мог найти разгадку, то только он.
— Первой на месте преступления была полиция Солсбери, так? — Это был наводящий вопрос, чтобы вызвать констебля на откровенность.
— Да, констебль Даттон прибыл из Винчестера. Он возвращался после судебного заседания, куда был вызван для дачи показаний. Ехал на велосипеде, но по дороге у него лопнула шина. Пока он дошел до ближайшей деревни и починил шину, уже стемнело. Люди, которые собрались в Стонхендже встречать праздник солнцестояния, обнаружили там убитого и послали в эту деревню одного из своей группы. Его звали Тейлор, банковский клерк. Ему было так плохо, что его вырвало два раза, потом он упал, и, когда Даттон к нему наклонился, он только и мог сказать: «Мертвый человек в Стонхендже». Даттон туда поехал на своем велосипеде. Действительно, убитый, о котором говорил клерк, лежал на камне. А группа так называемых друидов сидела на траве с таким видом, что было ясно: больше всего им бы хотелось вернуться домой в свою постель. Даттон не знал, что делать, послать кого-то на своем велосипеде за помощью или ехать самому. Вот так и получилось, что делом сначала занялась полиция Солсбери. Всех свидетелей допрашивали по несколько раз, но те ничего не могли сказать, что помогло бы следствию.
Грегг покачал головой:
— Удивительное дело. Обычно всегда находится что-то на месте преступления — какой-нибудь маленький клочок бумаги, след ботинка… Когда следствие началось, я был к нему причастен.
— Рассматривалось прошлое этих новоявленных друидов?
— О, конечно, сэр. Они все оказались чисты.
Они подошли к суду и стали подниматься по лестнице. Констебль провел Ратлиджа в зал, где рассматривалось дело, по которому его вызвали.
Пока Ратлидж ждал своей очереди около двери, он продолжал спрашивать констебля:
— Был некто Чарльз Генри среди этих друидов?
— Чарльз Генри? — повторил констебль. — Да, был, но не совсем среди друидов. Кажется, это было имя солиситора, который был знакомым учителя… Да, Чарльз Генри…
В это время дверь распахнулась и Ратлиджа вызвали. Он неохотно покинул констебля, кивнув тому на прощание. Надо было идти в зал. Когда он вошел, море лиц повернулось в его сторону — зал был заполнен до отказа. На возвышении сидел судья в красной мантии, рядом представители власти в черном. Все в аккуратных белых париках. У обвиняемого на скамье подсудимых было хмурое, озабоченное лицо. Ратлидж поднялся на свидетельское место, пытаясь отделаться от мыслей о Стонхендже. Как и обещал Камминс, оно уже стало его собственным наваждением. Успокоившись, он произнес клятву, назвал свое имя, звание, и чувство долга заставило отступить все посторонние мысли. Он был готов отвечать на вопросы.
Спустя полчаса он был свободен и сразу пошел искать констебля Грегга.
Но ему сказали, что констебль тоже вызван как свидетель и дает показания в другом помещении суда. Судебное заседание медленно тянулось до конца дня и продолжилось на следующий день. Защита представила свои доводы, обвинитель произнес речь. Наконец присяжные уединились для вынесения решения, и Ратлидж мог наконец покинуть Винчестер.
Долгий летний вечер позволил ему отправиться в Солсбери искать Чарльза Генри, солиситора, но, как и ожидалось, того уже там не оказалось. Столько времени прошло. Он спрашивал о нем везде, в полиции, в адвокатской конторе, даже на улицах. Везде его ждал один ответ. Никто не помнил не только этого человека, но даже имени. Прошло пятнадцать лет, а роль Генри в деле была крошечная.
Хэмиш сказал: «Он продал нож в Гастингсе».
Но как он у него оказался? Выяснение требовало времени.
Ратлиджу следовало еще час назад выехать в Лондон, но ему не терпелось узнать, куда исчез Чарльз Генри. Он прибыл в Лондон позже, чем ожидалось, задержавшись в пробке из-за перевернувшегося грузовика, поэтому сразу отправился в Ярд, чтобы оставить отчет о своей поездке в Винчестер. Его ждала запись в журнале дежурного. Старший инспектор Хаббард сообщал: «В моем кабинете в восемь утра».
Ратлидж знал Хаббарда, время от времени с ним разговаривал, но никогда вместе они не работали. У старшего инспектора Хаббарда была репутация служаки, приверженца строгого соблюдения буквы закона, человека прямого, честного и обладавшего острым, отточенным умом.
На следующее утро Ратлидж прибыл в Ярд за пятнадцать минут до назначенного времени и встретил на лестнице самого старшего инспектора Хаббарда. Для человека, приближавшегося к пятидесяти годам, он был в прекрасной форме, двигался по-молодому энергично, держался прямо.
— Вы точны, — сказал Хаббард, — идемте, приступим к делу. Как там в Винчестере?
— Присяжные еще не вышли, когда я уехал. Но кажется, прокурор произвел на них впечатление своими ясными и неопровержимыми доказательствами виновности подсудимого.
— Этого я и ожидал. Наверное, приговор вынесут сегодня.
Они прошли в кабинет, Хаббард предложил Ратлиджу садиться. Положил шляпу на самую высокую стопку папок на своем столе и сел сам. Глубоко вздохнув, сказал:
— Говорят, ваше расследование в Суссексе зашло в тупик.
— Кем бы ни был убийца, он необыкновенно умен. Ничего подобного не встречал, — ответил Ратлидж. — Но я уже начал разбираться, когда меня отозвали. Впрочем, констебль Уокер очень способный полицейский и быстро введет в курс дела мою замену.
Хаббард кивнул, взял папку, лежавшую отдельно на столе, открыл и, прочитав еще раз сообщение, сказал:
— Меня информируют, что инспектор Майклсон уже готов арестовать преступника. Может быть, уже произвел арест к этому времени.
Это было неожиданно.
— Рад слышать, — помолчав, сказал Ратлидж искренне, — было очень важно найти убийцу до того, как он снова нанесет удар. Вы можете назвать его имя?
— Да, это Карл Хопкинс. Всегда сочувствовал немцам, кажется.
Если вначале Ратлидж был удивлен, то сейчас лишился дара речи.
Немного опомнившись, он спросил:
— Хопкинс? Я как раз собирался его допросить, но меня в этот момент отозвали. Вряд ли он действительно сочувствовал врагу. Наверное, немного помешался от горя, когда на войне погибли оба его брата. Родной брат, воевавший на нашей стороне, и двоюродный — на стороне противника.
— Значит, инспектор Майклсон сделал свои выводы. Например, что у Хопкинса умелые руки и он вполне мог изготовить поддельные медальоны, чтобы сбить с толку полицию.
