— Так, это… Хуан Каталонец…

Падре поежился.

— Что — Хуан Каталонец?! — заорал Кортес и выхватил меч. — Вы меня должны слушать, а не Каталонца! Кто инквизиции будет отвечать: я или Каталонец?!

Падре Хуана Диаса пробил озноб. Связываться с Каталонцем он зарекся давно.

— Я вам покажу Каталонца! — взревел Кортес и принялся перерубать веревки, с такой яростью, словно это могло спасти от инквизиции.

— Ты что делаешь, Кортес?! — взвыли солдаты. — Фарта же не будет!

Но было уже поздно: все тринадцать женских трупов с глухим стуком уже попадали на землю.

— Во, дурак! — чуть не рыдали бойцы. — Ну, дур-рак!

— Сеньор Наш Бог тебе еще покажет!

Кортес побледнел и затрясся.

— Кто упомянул имя Господне всуе?! Какая тварь, я спрашиваю…

Солдаты мигом подались назад.

— Все! С меня хватит! — рубанул воздух мечом Кортес. — Если еще раз какое богохульство услышу, — виселица! Сразу! Без разговоров!

Пушинка обняла его сзади.

— Подожди, родная, не сейчас… — простонал Куа-Утемок.

— Ты совсем со мной не бываешь, — стараясь заглянуть в его лицо, надула губки жена. — Все дела и дела…

— Тескоко отложился, — выдохнул Куа-Утемок.

Пушинка обмерла и отпустила мужа.

— Как?

— У них тоже появилась эта новая болезнь, — мрачно вздохнул Куа-Утемок. — И теперь там правит Малинче.

Пушинка всхлипнула. Она любила этот дивный город художников и поэтов.

— Хуже того, — цокнул языком Куа-Утемок. — Он уже сменил вождей, а новых окрестил в свою веру. Теперь у мертвецов появились еще восемь тысяч рабочих для постройки флота.

— И что ты собираешься делать?

Куа-Утемок мотнул головой. Следовало сжечь флот — столько раз, сколько его построят. Но он уже понимал, что, обороняясь, только проигрывает. Нужно было придумать что-нибудь необычное, какую- нибудь ловушку — в духе Великого Мотекусомы. У него, даже ушедшего в страну предков, можно было еще учиться и учиться.

В Тескоко тлашкальцы заскучали быстро.

— Малинче, — буквально через пару дней принялись они осаждать своего зятя. — Куда ты нас привел? Брать, что нравится, нельзя. Мужчин для наших богов брать нельзя… Мы ведь воины, а не бабы.

Кортес крякнул и начал объяснять, что грабить Тескоко теперь, когда вожди приняли христианство и подданство Священной Римской империи, нельзя. Однако он и сам видел: необходимость в новом походе есть. Близилось время сбора урожая, а значит, и провианта для войска. И, увы, это понимал не только он, но и Куа-Утемок. В последнее время этот мальчишка почти не ввязывался в бой, чтобы отстоять города, а вот посевы его отряды охраняли круглосуточно, мгновенно вывозя все, что успело вызреть, в столицу, — в том числе и через Истапалапан, главный перевозочный пункт.

— В том числе и через Истапалапан… — вслух повторил он.

— Истапалапан? — обрадовались тлашкальцы. — Очень хорошо. Ты умный, Малинче. Давай Истапалапан ограбим!

Кортес удовлетворенно хмыкнул, — отрезать Итапалапан от столицы это было бы неплохо, — и повернулся к Ортегилье.

— Собирай капитанов. Мы выступаем.

А спустя два часа, переговорив с капитанами, он уже обратился к солдатам.

— Друзья! Вы все знаете, сколь виноват город Истапалапан перед нами.

Солдаты взволнованно загудели.

— Ни для кого не секрет, — продолжил Кортес, — что их воины досаждали нам во время выхода из Мешико, а в их мечетях и поныне лежат останки наших братьев и коней.

— Даешь Истапалапан! — выкрикнул Берналь Диас.

Кортес улыбнулся, но тут же сам себя одернул и посерьезнел.

— Этот языческий город следует примерно наказать! Но при одном условии: никакого богохульства! Никаких мне этих виселиц на тринадцать персон! Две-три — пожалуйста, но не тринадцать же! Мы воины, а не колдуны!

Войско недовольно загудело.

— А кто этого еще не понял… — поднял брови Кортес, — прошу подойти к нашим святым отцам. Они вам все объяснят лучше, чем я, — и про инквизицию тоже…

Солдаты мгновенно притихли.

— В добрый путь, христиане! — широко улыбнулся Кортес. — С Богом!

За ходом операции по сдаче Истапалапана Куа-Утемок наблюдал с борта простой солдатской пироги — лично. Именно для этой операции стоящий на сваях и связанный множеством каналов с обоими озерами город подходил, как нельзя лучше. К сожалению, хитрый Малинче вывел далеко не всех своих солдат, и впереди сплошной волной, как всегда, шли тлашкальцы. И поначалу небольшие, но отборные отряды мешиков как бы сражались, а затем, как бы напуганные огромным числом врага, стали планомерно отступать.

— В пироги! В пироги! — покрикивали командиры. — И в камыши! Быстрее!

— Нас хоть не перевернет? — рассмеявшись, повернулся Куа-Утемок.

Гребцы по обычаю мгновенно опустили глаза перед взором Великого Тлатоани.

— Нет, Великий Тлатоани, — за всех ответил старший. — Носом развернемся.

— Тогда, пожалуй, пора начинать… — пробормотал Куа-Утемок, внимательно рассматривая входящих в город кастилан. — Еще немного… еще… Пора!

Сидящий на корме сигнальщик поднял флажок, и на самой высокой пирамиде города поднялся точно такой же, подавая сигнал тем, кто уже несколько дней подряд готовил самое главное звено операции. И тогда раздался этот гул.

— О-о! Пошла! — счастливо крикнул Куа-Утемок и ухватился за борт пироги.

Уже расслышавшие гул, уже видящие, что город совершенно пуст, и они в нем одни, но так и не понявшие, что это, кастилане испуганно завертели шеями.

— Вот она! — охнул кто-то. — Мамочка моя!

И в следующий миг весь город накрыла огромная, в два человеческих роста выпущенная сквозь открытую в нескольких местах дамбу волна. Она шла, захлестывая дома и пруды, улицы и стадионы, храмы и дворцы…

Пирогу качнуло, и Куа-Утемок почуял, как она мигом взлетела вверх, и вцепился в борт обеими руками.

— А-а-а! — дружно заорали гребцы.

— Ровней! Ровней держи! — рявкнул старший.

И лишь Куа-Утемок, не отрываясь ни на миг, смотрел, как шедших впереди тлашкальцев сметает и сбрасывает в озеро — сотнями, а затем и тысячами.

— Великий Уицилопочтли! — закричал он. — Помоги! Больше ничего не надо, только убей их всех!

И в следующий миг огромная волна дошла и до кастилан. Ударила, сбила с ног и потащила по широкой центральной улице — прямо к озеру.