Утром Прокоп решил не ходить в парк, справедливо полагая, что был бы там лишним. Он устроился в полупустынном уголке, где пролегла прямая лорога от замка к лабораториям, пробитая через старый заросший вал. Вскарабкался на вал; отсюда, кое-как укрывшись, он мог видеть угол замка и небольшую часть парка. Место ему понравилось; он зарыл там несколько своих ручных гранат и принялся наблюдать то за парком, то за — спешащей куда-то жужелицей, за воробьем на качающихся ветках. Один раз к нему даже слетел снегирь, и Прокоп, затаив дыхание, не спускал глаз с его красной грудки; снегирь тенькнул, дернул хвостиком и фррр! — улетел.

Внизу, по парку, идет княжна в сопровождении высокого молодого человека; на почтительном расстоянии от них — свита. Княжна смотрит в сторону и взмахивает рукой, словно хлещет прутиком по песку.

Больше ничего не видно.

Гораздо позднее показался дядюшка Рон с толстым кузеном. И снова — ни души. Стоит ли в таком случае торчать здесь?

Почти полдень. Вдруг из-за угла замка появляется княжна и идет прямо к валу.

— Ты здесь? — вполголоса зовет она. — Спустись и иди налево.

Он скатился с вала, продрался через кусты налево. Там, около стены, оказалась какая-то свалка: ржавые обручи, дырявые кастрюли, старые цилиндры, гниющие, безобразные обломки; бог весть откуда вообще набираются в княжеском замке подобные вещи. И перед этой отвратительной кучей стоит княжна свежая, прекрасная — и по-детски грызет ногти.

— Сюда я приходила злиться, когда была маленькая, — сказала она. — Никто этого места не знает. Нравится тебе тут?

Прокоп видел — она огорчится, если он не похвалит ее убежища.

— Нравится, — поспешно ответил он.

Княжна обрадовалась, обняла его.

— Ты — милый! Я надевала на голову какую-нибудь кастрюлю — понимаешь, это была корона — и играла одна в суверенную княгиню. 'Что изволят приказать всемилостивейшая княгиня?' 'Запряги шестерку лошадей, я поеду в Загур'. Знаешь, Загур это был мой выдуманный замок. Загур, Загур! Милый, скажи, есть на свете что-нибудь подобное? Давай уедем в Загур! Найди его для меня, ты столько знаешь…

Никогда она не была так свежа и оживленна, как сегодня; он даже приревновал ее к чему-то, в нем закопошилось черное подозрение; он схватил ее, хотел сжать крепко-крепко.

— Не надо, — попросила она, — будь умницей. Ты — Просперо, принц Загурский; просто ты переоделся волшебником, чтобы похитить меня или испытать- не знаю. Но за мною приехал принц Ризопод из царства Аликури-Филикури-Тинтили-Рододендрон, такой противный, мерзкий человек, у него вместо носа церковная свечка и холодные руки — ууу! И он уже должен получить меня в жены, и вдруг входишь ты и говоришь: 'Я волшебник Просперо, наследный принц Загурский'. И mon oncle Метастазио падает тебе в объятия, и тут начинают звонить колокола, и трубить трубы, и поднимается пальба…

Прокоп слишком хорошо понял, что за милой болтовней княжны скрывается нечто очень, очень серьезное; он остерегался перебить ее. А она обнимала его, терлась благоуханным личиком и ртом о его жесткую щеку…

— Или погоди, не так: я — принцесса Загурская, а ты — Великий Прокопокопак, король духов. Но на мне лежит заклятие, надо мной произнесли магические слова: 'Ope, ope, балене, могот малиста маниголене', и поэтому я должна достаться рыбе, рыбе с рыбьими глазами и рыбьими руками и всем телом рыбьим, и она должна увезти меня в рыбий замок.

Но тут прилетает Великий Прокопокопак на своем плаще из ветра и уносит меня… Прощай! — оборвала она внезапно и поцеловала его в губы. Еще раз улыбнулась, ясная и розовая как никогда, и оставила его, хмурого, над ржавыми руинами Загура. Боже мой, что все это значит? Просит, чтоб я помог ей, это ясно; на нее оказывают нажим, и она ждет, что я… что я как-нибудь спасу ее! Господи, что делать?

В глубокой задумчивости Прокоп брел к лаборатории. Видимо… остается только Большой Штурм; но с какой стороны его начать? Он уже подошел к двери и сунул руку в карман за ключом — и тут отшатнулся, страшно выругался: входная дверь в его лабораторию перекрещена железными балками, какими запирают большие ворота. Он яростно затряс балки; они не поддались даже на миллиметр.

На двери висел лист бумаги, на котором было отпечатано на машинке:

'По приказу гражданских властей данный объект закрывается из-за недопустимого скопления взрывчатых материалов без принятия мер безопасности согласно параграфам 216 и 217 d. lit F tr. Z и постановлению 63.507 M. 1889'. Неразборчивая подпись.

А ниже чернилами дописано: 'Господину инженеру Прокопу впредь до дальнейших распоряжений отводится комната у сторожа Герстенсена; барак III'.

Хольц исследовал запоры со знанием дела, но под конец только свистнул и сунул руки в карманы; короче говоря, нельзя было решительно ничего сделать. Прокоп, доведенный до белого каления, обежал весь домик кругом; заминированные ловушки устранили саперы, на окнах и раньше были решетки. Он быстро подсчитал свои боезапасы; пять слабых бомбочек в карманах, четыре крупные гранаты закопаны на Загурском валу слишком мало для военной кампании! Вне себя от гнева, бросился Прокоп в кабинет проклятого Карсона: постой, паршивец, я с тобой поговорю по-свойски! Добежав до конторы, услышал от служителя: господина директора нет и не будет.

Прокоп оттолкнул служителя, проник в контору.

Карсона не было. Он быстро обошел все помещения, приводя в ужас всех служащих комбината, до последней телефонной барышни. О Карсоне — ни слуху ни духу.

Прокоп кинулся к Загурскому валу — спасти хоть последние гранаты. И вот тебе: весь вал вместе с зарослями кустов и Загурской свалкой окружен ежами колючей проволоки — настоящее заграждение военного времени. Прокоп попытался снять проволоку, но только ободрал в кровь руки, ничего не добившись. Всхлипывая от бешенства, не обращая ни на что внимания, пролез под проволокой — и не нашел своих четырех больших гранат: они были вырыты, унесены. Он чуть не взвыл от сознания своего бессилия. Вдобавок с неба моросила какая-то дрянь. Прокоп выбрался обратно, изорвав костюм в клочья, и, с окровавленными руками и лицом, помчался в замок — видимо, рассчитывая найти там княжну, Рона, наследника, кого-нибудь! В вестибюле дорогу ему загородил уже знакомый русоволосый гигант, полный решимости не сдаваться, хоть на части его рви. Прокоп вынул одну из своих жестянок и предостерегающе загремел. Гигант заморгал, но не отступил; внезапно рванувшись вперед, он схватил Прокопа за плечи. Хольц изо всей силы ударил его револьвером по пальцам; гигант взревел от боли и выпустил Прокопа; еще трое выросли словно из-под земли и ринулись было на бунтовщика, по остановились в нерешительности, и оба героя успели прижаться спиной к стене: Прокоп подняв руку с жестянкой, готовый швырнуть ее под ноги первому, кто двинется с места, и Хольц (окончательно революционизированный), наставив револьвер на врага; против них — четыре бледных человека, слегка наклонившиеся вперед, трое из них — с револьверами в руках; быть заварухе! Прокоп изобразил обманное стратегическое движение, будто собирается взбежать по лестнице; и те четверо начали перемещаться туда же, кто-то сзади обратился в бегство; настала грозная тишина. 'Не стрелять!' — свистящим шепотом приказал кто-то. Прокоп слышал тиканье своих часов. А вверху, на втором этаже, — веселая смесь голосов, там никто ни о чем не подозревает; выход теперь свободен — и Прокоп отступает, пятясь, к двери, прикрываемый Хольцем. Четверо мужчин на лестнице не двигаются, словно вырезанные из дерева. И Прокоп вырвался из замка.

Сеется холодный, противный дождик; что теперь?

Прокоп быстро оценил обстановку; можно бы укрепиться в купальне, на пруду — но оттуда не виден замок. Приняв внезапное решение, Прокоп со всех ног побежал к домику привратника; Хольц — за ним. Они вломились в сторожку как раз, когда старик привратник обедал; бедняга никак не мог понять, за что его выгоняют 'силой, угрожая смертью'. Долго крутил он головой, потом отправился в замок — жаловаться. Прокоп был в высшей степени доволен завоеванной позицией; он тщательно запер решетчатые ворота,