Я иду на работу.

Лорейн в сверхотличном настроении. Наверное, потому, что толстый лысый мистер Блейк расхаживает по торговому залу, присматривая за всем. На ее лице маниакально приветливая, обращенная к нему, улыбка. Очень забавно, но он этого не замечает. Честно говоря, смотрит он на меня.

Подходит.

— Здравствуйте, мистер Блейк, — говорит Лорейн.

Но мистер Блейк протягивает руку и улыбается мне:

— Не думаю, чтобы мы где-нибудь встречались, — у него один из тех голосов, которые, кажется, и бывают только у жирных, лысых дельцов. Неторопливо плывущий изо рта с сигарой. Уверенный. Денежный.

— Нет, мы не встречались, — говорю я. — Я Фейт Уишарт.

— Хорошо, Фейт, рад с вами познакомиться. Продолжайте работать хорошо.

— Обязательно, — отвечаю ему я, растянув лицо в улыбке от уха до уха.

Лорейн, настроение которой безнадежно испорчено, говорит:

— Не беспокойтесь, мистер Блейк. Я буду за ней присматривать, — но мистер Блейк уже отходит от нас.

— «Продолжайте работать хорошо»! — говорит Лорейн, сердито разглядывая меня. — В какие игры вы играете, Фейт? Откуда мистер Блейк знает, что вы хорошо работаете?

— Не знаю, — говорю я ей. — Правда, не знаю.

Придя домой и включив телевизор, я слышу шум.

Позвякивание. Я выглядываю в окно и вижу Фрэнка. Он несет неоткрытые бутылки и жестянки с пивом к баку для стекла.

Боже, он, похоже, и в самом деле решил начать жизнь заново.

Когда он возвращается, он видит, как я смотрю на него из окна. Он улыбается. Машет мне. Я машу в ответ.

Я думаю о том, как повел себя сегодня мистер Блейк, о том, как мило он со мной разговаривал.

И тут я почему-то вспоминаю слова Джози, старушки, которой я делаю пробный макияж, и они эхом откликаются в моем мозгу: «Вы увидите жизнь в розовом свете».

«Вы увидите жизнь в розовом свете». Что она имела в виду?

Звонит мама.

Сначала я разговариваю с ней на автопилоте и слушаю, как она рассказывает о том, что Хоуп пригласила нас на свадьбу, и о том, как я туда поеду, о том, как туда поедет Марк. В нужных местах я только хмыкаю, ахаю и поддакиваю.

Но потом она говорит:

— Я решила обязательно приехать в Лидс в эту субботу. Познакомиться с Эдамом.

О Господи! Познакомиться с Эдамом!

Я думаю о работе. В субботу я выходная. Но как предлог ее можно использовать, сказать: «У меня как раз сейчас большая кампания по связям с общественностью» — или что-то еще.

Мама продолжает:

— Я могу приехать в любое время, поэтому не говори, что работаешь.

— Но… я… — у меня нет другого предлога отказать ей, совсем нет. И в то время, которое занял у меня поиск другого предлога, все было решено.

— До встречи, — говорит она. — Ладно, мне пора идти наверх, помыть окна.

Иногда бывает лучше собраться с духом и прямо сказать, что тебя волнует. Знаете, сбросить камень с души. Поэтому в этот вечер, через десять минут после того как Эдам вошел в мою квартиру, я говорю:

— Мне надо кое о чем спросить тебя.

— Спросить меня? — он насторожился так, как если бы я вдруг встала перед ним на одно колено.

— Да. Мама приезжает на выходные, и я думала, ну, если ты не возражаешь, может, ты встретился бы с ней?

— Встретился с ней?

— Да. С мамой.

— С твоей мамой?

— Да. Она здесь ненадолго, тебе не надо оставаться…

— Что это еще за мутотень, малыш? — его глаза широко открываются: он удивлен, не верит своим ушам. Он трясет головой.

Плохие признаки.

— Какая еще мутотень? — спрашиваю я в искреннем изумлении.

— Такая вот.

Он встает с дивана и идет в кухню. Все еще трясет головой.

— В чем дело? — спрашиваю я. Ответа нет. Он просто уставился в окно. Наконец он что-то говорит, скорее себе самому, чем мне, поэтому я не слышу что.

— Что ты говоришь?

— Я говорю, — произносит он с преувеличенно четкой дикцией, — что не надо на меня давить.

— Давить? — говорю я и чувствую, как злость льется потоком в обоих направлениях. — Что ты имеешь в виду? Я что, давлю, когда прошу встретиться с моей мамой? Она не дикий зверь. Просто человек.

Он смотрит на меня так, как будто я говорю не о том.

— Мы с тобой только начали встречаться, — говорит он, спуская свой гнев до деления «четыре». — Это еще не та стадия, на которой знакомят с родителями, так ведь?

— Не знаю. Никогда не думала, что существует такая стадия.

Он пристально смотрит в потолок и испускает театральный вздох.

— Похоже, это становится слишком обременительным.

— Обременительным?

— Я не хочу, чтобы у тебя создалось неправильное представление о вещах. Я просто не хочу, чтобы ты считала это чем-то, чего на самом деле нет.

— А чем я это считаю?

Он пожимает плечами.

— Не знаю. Но ты все время выдвигаешь дополнительные условия.

— Дополнительные условия? Эдам, это же не пункты контракта.

Он улыбается. Такой улыбки прежде у него не бывало, и она ему явно не идет. Он становится таким высокомерно-самодовольным. Надуто-напыщенным. И уродливым.

— Я просто спросила, не хочешь ли ты встретиться с мамой, и все.

Затем, уже спокойный, он выходит из комнаты — и из квартиры.

— Эдам, постой!

Но уже поздно.