Черт возьми, у меня дрожат руки, а ладони влажные от пота.

Не оставь меня, моя вера. Помоги собраться. Я делаю усилие и вспоминаю все, что написала в бланке заявления. Все пункты, на которые ответила честно, те, на которые ответила честно наполовину, и те, где соврала. Но мне трудно думать последовательно.

Хорошо ли я работаю в команде и почему? Что я написала: что средний аттестационный балл у меня 2,1 или что у меня Первая категория? Был ли у меня опыт подобной работы? Нет, так не пойдет. Сердце переходит с ровного, хоть и сильного биения, на бешеный ритм бонго. Ноги становятся ватными, а язык присыхает к небу.

Тренькает звоночек лифта, и двери раздвигаются, выпуская Джона Сэмпсона.

— Это вы «Вера»? — спрашивает он. Голос у него такой низкий, будто голосовые связки находятся в яичках. Он протягивает мне громадную руку. До чего ж великолепен, бывают же такие! Костюм от «Гуччи» или что-то вроде того, ярко-красная рубашка, без галстука, шея открыта, темные вьющиеся волосы, уверенная улыбка и одно из тех лиц, которым идет возраст. Если я говорю о возрасте, то имею в виду возраст не Хью Хефнера, а Джорджа Клуни.

Но по одной красной рубашке судить о человеке нельзя. Думаю, что он из тех зануд, что любят копаться в своем внутреннем мире. А в остальном он просто герой романа.

Высокий? Ставим галочку. Темноволосый? Еще галочка. Красивый? Две галочки.

Будь сейчас девятнадцатый век, я бы в обморок упала от восторга. Нет, я бы пала в сражении за Англию, а он подобрал бы меня и поскакал со мной на черном иноходце (интересно, что это такое?) в свой замок, и влюбился бы в меня, очарованный моей красотой, и написал бы в мою честь любовный сонет, и мы бы сбежали куда-нибудь и отравили бы себя или утонули в озере. Или устроили революцию. Черт, я брежу.

Нельзя выходить из дома, не позавтракав. Как бы то ни было, сейчас не девятнадцатый век, и мне надо устраиваться на работу. И я устояла на ногах.

— Рада с вами познакомиться, — мямлю я. Он смотрит мне в лицо, и я вспоминаю, что есть способ установления контакта взглядами. Если хотите произвести выгодное впечатление на того, кто будет проводить собеседование, надо поймать его взгляд.

— После вас, — говорит он, кивая головой на открытую дверь лифта.

Я колеблюсь, вхожу, вижу в зеркале странноватую женщину, с ярко-оранжевым лицом.

Господи, сколько же я нашлепала на себя этого пламенеющего тон-крема! Этикетка обещала глубокий оттенок естественного загара, излучающий здоровье. Радиоактивность он излучает, вот что. Да к тому же, какой загар может быть естественным в апреле месяце? Это в Лидсе-то!

Да к тому же осталась белая полоса, возле уха. А все потому, что, как говорит моя мама, у меня наверняка анемия.

Неудивительно, что та безупречная дама за стойкой ухмыльнулась. Пытаюсь вспомнить, что же я написала в бланке опросника. И тогда у меня возникает это предчувствие. Как будто кто-то меня предупреждает, что все пойдет наперекосяк.

Мало мне нервотрепки из-за собеседования, теперь вот еще нервничаю из-за того, что рядом такой интересный мужчина.

Не будь я ярко-оранжевой, я бы стала ярко-красной. Теперь я вижу на своем лице нечто среднее.

Кроваво-оранжевое.

Ладно, говорю я себе. Не так все плохо. По крайней мере, я могу относиться к себе критически.

Красавец, который будет проводить собеседование, — возможно, будущий начальник, — человек, чье имя я забыла, — улыбается мне. Милая улыбка, специально для того, чтобы я успокоилась, но цели она не достигает.

Даже не приближается к ней.

— Какой хороший сегодня день… — говорю я и пока произношу это, осознаю, что это неправда. Погоду сегодня хорошей не назовешь. Перед тем как я бросилась бежать, я чуть не закоченела и добавляю: — Хороший для апреля.

Он кивает не в знак согласия, а для того, чтоб я расслабилась. Господи, какое мучение! Сочетание в этом человеке мужской привлекательности и власти заставляет меня чувствовать свою никчемность. Как будто в лифте со мной едут одновременно Колин Фэррел и Бил Гейтс.

— Ну вот, — говорит он, — приехали.

— То есть? — тут тренькает звоночек лифта, и до меня доходит, что он имел в виду: вот мы и приехали на нужный этаж.

Следом за ним выхожу из лифта, и на секунду мне кажется, что я вновь погрузилась в свои мечты. Ведь это и есть моя мечта! Я имею в виду, что когда я закрываю глаза и представляю себе, как в идеале выглядела бы моя работа, то вижу как раз вот это.

Открытое пространство. Яркие пятна рабочих мест. Стильные стеклянные перегородки. Персональные компьютеры на каждом столе. Тихое гудение, работа творческих, изобретательных людей. Люди же одеты так, как им нравится, и переговариваются, сидя за столами. Это создает ту атмосферу уверенности в себе и завораживающего денежного сияния, которое всегда связано с людьми, делающими карьеру, а не просто выполняющими свою работу.

Впечатление настолько сильное, что я перестаю нервничать.

— Вот так мы и живем, — говорит Джон (ведь так его зовут?) и ведет меня через зал в свой офис.

Время от времени задает своим подчиненным только им понятные вопросы и получает ответы, произносимые таким тоном, который еще раз подтверждает, что начальник здесь он. Я понимаю: вот человек, которого не только уважают, но и искренне любят.

Идя по залу, я чувствую, что меня молча оценивают. Все стараются понять, та ли я, чтобы работать в «Колридж Комьюникейшн». Ради Бога, пусть меня никто не узнает. Никто… Как бы не так!

Та девица у множительного аппарата. Та тощая, с давно не стриженной челкой в футболке с логотипом «Дизель». С остреньким носиком и густо-красными губами. Она рассматривает меня явно пристальнее остальных. Я стараюсь пересечься с ней взглядами и чуть-чуть вежливо ей улыбаюсь, но это не срабатывает.

Она все продолжает меня разглядывать.

Если честно, я испытываю почти облегчение, когда оказываюсь в офисе Джона, и он закрывает дверь. Почти. Я хочу сказать: ведь у меня впереди собеседование.

— Присаживайтесь, — произносит он и садится в свое кресло. Видение с подиума Гуччи — власть и секс.

— Вера… Исполнение желаний… — бормочет он, просматривая мое заявление с опросником.

— Именно, — подтверждаю я, уверенная лишь в том, что свое имя я вписала правильно.

Он продолжает просматривать мои бумаги и начинает улыбаться. Не той улыбкой, которой улыбнулся в лифте, а высокомерной улыбкой, которой сопутствует поднятие правой брови.

— Прежде всего должен сказать, что ваше заявление произвело на меня впечатление. Уровень профессионализма, опыт и отзывы просто великолепны.

Слова хорошие. Как раз те слова, о которых мечтаешь, когда идешь на собеседование. Почему же они вызывают у меня такое волнение?

— О, — говорю я, перенося свой вес с одной ягодицы на другую, — благодарю вас.

— Да, — продолжает он, — кажется, вы созданы для этой работы. По крайней мере, если судить по бумагам.

Он кладет бланк обратно на стол, откидывается на спинку кресла; затылок покоится в сцепленных руках, брови высоко подняты. Затем что-то происходит с его глазами.

Они сужаются, взгляд становится острым. Если бы это не было собеседованием, я бы назвала его взгляд похотливым. Но это собеседование. И я определяю этот взгляд как пугающий.