эллинском Пергаме, — жестко отрезал Эвдем и зачастил, глотая слова: — Каждый день, каждый час мне доносят, что в Пергаме зреет небывалый бунт. Кроме рабов и черни в него уже вовлечено купечество, ремесленники, наемники! Я знаю все, кроме одного: кто его готовит... Каждую ночь я пытаю выданных мне бунтарей, и мне все чаще кажет­ся, что это не люди, а бесчувственные статуи! Под этой самой комнатой, в своих подвалах, я жгу их огнем, режу на куски, бросаю на битое стекло, замуровываю заживо, а они только хохочут мне в лицо и клянутся Гелиосом, что мы с тобой, Гней, будем повешены первыми! И отказываются, отказываются выдавать главных заговорщиков! Но я все равно дознаюсь, куда ведут нити бунта, в каком доме Пергама они сходятся воедино. И тогда  поспешу к царю, и, клянусь, в тот же день ты будешь принят им!

— Ты обещаешь мне это уже целый год! — простонал Луций.— А я до сих пор ни на шаг не приблизился к царскому дворцу!

— Но, Гней, сейчас это стало совсем невозможным, — напомнил Эвдем. — После предательства Зимрида, Аттал перестал принимать у себя не только нас, пергамцев, но и вас! Исключением являются только трое: послы дружественных Пергаму Афин и Каппадокии и ваш Сервилий Приск, которо­го Аттал принимает только из страха перед Римом!

— Все это мне хорошо известно! — с досадой перебил хозяина Луций.— Виделся и с эллином, и с послом Ариарата — эти подлецы так дорожат честью, которую оказывает им царь, что даже не стали слушать меня!

— А Сервилий Приск?

— Сервилий... Его не купишь ни золотом, ни должно­стями, мы это в Риме хорошо знаем. Вместе с Квинтом Пропорцией, моим бра...— Луцкй осекся и испуганно покосился на Эвдема, не услышал ли? Хозяин поправлял фитиль в светильнике, и он успокоено продолжил: — Вместе с одним центурионом он отбил у пиратов одну из триер с захвачен­ными в Коринфе сокровищами и не присвоил себе ни одной статуи, ни одного золотого блюда! Единственное, за кого он мог бы еще похлопотать, по его словам, для кого мог бы сделать многое на свете, так это для Квинта... того центуриона,— снова поправился Луций, досадуя на себя за оплошность.

           Эвдем, по-прежнему делая вид, что ничего не замечает, словно невзначай, спросил:

—А тебе знаком этот центурион?

—Еще бы! — воскликнул Пропорций, но, смутившись под пристальным взглядом Эвдема, сбивчиво добавил: — Знаком... Немного, совсем чуть-чуть...

—Так напиши ему!

—Я?

—Ну да.

—Квинту?!

— Конечно, если так зовут этого центуриона!

Луций покачал головой.

— Но это невозможно... Письмо могут перехватить! Я не знаю, где сейчас Квинт — в Риме или в Афинах... И потом... Нет, это невозможно!

— Подумай! — мягко сказал Эвдем, направляясь к двери и предусмотрительно оставляя светильник непогашенным.— Я дам тебе верного человека. Такого, что быстрей ветра доставит письмо и вернется с ответом! Может, хоть это ускорит то, ради чего ты в Пергаме!

Пропорций вздрогнул и уже собрался спросить, что хочет сказать этим Эвдем, но хозяин  бесшумно прикрыл за собой дверь.

'Что же делать? Что? — принялся ходить по комнате Луций. Под ноги попалась оброненная на пол подушка, он зло пнул ее и снова тяжело опустился на постель. — Эвдем знает обо мне куда больше, чем я о нем. Но он не враг мне — иначе я давно оказался бы в одном из его подвалов! — Пропорций чутко прислушался, но снизу, из-под устланного персидскими ков­рами пола не доносилось ни единого звука, ни одного стона. — Да, он искренне хочет помочь мне, потому что заинтересован, чтобы Пергам стал римской провинцией, но не все ему здесь подвластно! Поэтому он и предложил мне написать письмо Квинту... А если это ловушка? Что, если он, чтобы выслужиться, покажет мое письмо Атталу?! Тогда я даже помолиться  не успею перед смертью!'

Луций обхватил голову руками и откинулся на пуховые подушки.

'Нет,— тут же успокоил он себя. — Эвдем нуждается во мне. Конечно, он прочитает письмо. Но тем лучше, так я убью в одном лесу двух вепрей: и попрошу помощи у Квинта, и объясню все Эвдему без лишних слов. Риск? Конечно... Но что мне