которой он попал в плен к пиратам… бросившегося вместе с дочерью в бушующее море, чтобы не стать их жертвами Дорофея с дочерью… главаря морских разбойников — Аспиона...

Они окликали его из-за стены, звали с крыши, из-под пола, со всех углов, жалели, угрожали, предупреждали, советовали...

Из последних сил он метался по сторонам, рвал ногтями дверь, царапал стены, в изнеможении падал на пол, затихал, а голоса не умолкали, грозя ему безумием.

- Эвбулид! Эвбулид! — стонала невидимая Гедита. — Диокл сбежал! ...Квинт требует возврата долга и мельницы. Клейса заболела... Что мне делать?!

            - Гони мои двенадцать мин и мельницу! — хохотал Квинт.— С процентами, да поживее! Не хватало мне еще судиться со своими старыми друзьями!

      - Но Квинт... — шептал Эвбулид. — Я отдам!

              - Когда?! Я проиграл уже все сокровища Коринфа, и мне не хватает как раз этих денег, чтобы отыграться у консула Муммия! Гони немедленно, или я продам в рабство твою старшую дочь!

            - Квинт, ты не посмеешь! Долговое рабство в Афинах давно отменено!

            - Плевать я хотел на твои Афины и их законы! Выбирай — или долг, или твоя дочь Фила!

      - Ты шутишь, Квинт!..

      - Разве ты когда-нибудь видел, чтобы я шутил?..

            - В волны, Эвбулид, скорее в волны!— советовал из-за двери Дорофей.— Смотри, как делаем мы с дочкой, — это совсем не страшно... Раз и — свобода!

      - Отец, не забудь, когда вернешься, рассказать про триумф в Риме! — просил Диокл.

      - Рабство есть результат не справедливости, а насилия! — доказывал Фемистокл.

Эвбулид затыкал уши, кричал, чтобы заглушить эти голоса, но они пробивались сквозь его слабые пальцы:

      - Господин, ты свободен...

      - Но ты убил моего человека, земляка моих людей. Значит, с тебя уже полтора таланта!

              - А мой братик тоже будет из глины, как наш Гермес, что живет за дверью?

      - Все, кто живы, ко мне!!

Через три дня голоса оставили Эвбулида. Никто больше не звал его, никого не было слышно за стенами эргастула. То ли забывшая о нем, то ли решившая, что наказанный раб умер от голода, ключница перестала носить воду.

Боясь расплескать ту дурно пахнущую жидкость, что оставалась на дне миски, Эвбулид время от времени подползал к ней и, низко наклонившись, по-собачьи лакал ее.

Вскоре одиночество стало тяготить его и мучать не меньше, чем раньше навязчивые голоса. Плача, Эвбулид то звал Гедиту с Диоклом, Армена и даже Аспиона, то колотил вялыми кулаками в дверь, окликая Сира, привратника, ключницу.

Но за эргастулом по-прежнему было тихо. Очевидно, напуганный Протасием Филагр отослал на поля всех рабов до единого.

Однажды, когда Эвбулид потерял уже всякую надежду на связь с внешним миром, снаружи послышался торопливый шепот:

      - Афиней!..

Он недоверчиво приподнял голову, решив, что ослышался, но шепот явственно повторился:

      - Афиней!

Это был не призрачный голос Гедиты или Филы, а живой, взволнованный женский голос, совершенно незнакомый ему:

     - Афиней, ты жив?