Тут в остальных частях дворца прекратилась всякая деятельность. Те, кто делал вид, будто выполняет свои обязанности, бросали все, заслышав шаги врача, и напрягали слух, чтобы первыми услышать о кончине Его Преосвященства.
Ракель вышла из дома сеньора Висенса в сильном раздражении. Дойдя до середины двора, вспомнила, что не позвала Лию и не сказала Юсуфу, что уходит. Руководствуясь запахом, она пошла вокруг дома на кухню, открыла дверь и свирепо посмотрела на них. Как она и ожидала, они уютно сидели за столом, ели, пили и болтали. Забыв, для чего отец отправил их сюда, Ракель отрывисто сказала, что уходит, и они поплелись за ней.
Когда они шли по двору, из дома вышел Даниель.
— Ракель, надеюсь, ты полностью оправилась, — заботливо сказал он.
— От чего?
— Марти говорил о тебе непростительные вещи, — с удивленным видом сказал Даниель. — Я тоже расстроился.
— А, это. Он был пьян, — сказала Ракель. — И к тому же вообще глуп, как пробка. Не представляю, как можно принимать его всерьез.
За отсутствием привратника кухонная служанка выпустила их из ворот, и они пошли в сторону еврейского квартала.
— Ты нашла сеньору Лауру в худшем состоянии, чем ожидала? — спросил Даниель, недоуменно хмурясь.
— У нее все в порядке, — ответила Ракель. — Женские неприятности. Волнение по пустякам. Не беспокойся — когда придешь в следующий раз, она будет вовсю улыбаться. И улыбалась бы сегодня, — добавила она ядовито, — только ей нужно было увидеться со мной, и служанка ее матери заставила ее оставаться в спальне до моего появления.
Она резко отвернулась.
— Мне нужно идти. Времени уже много. Я не собиралась задерживаться так долго в доме сеньора Висенса.
И пошла так быстро, что запыхавшаяся Лия далеко отстала от нее.
Даниель остановился и смотрел ей вслед.
— Что это с ней?
— Думаю, я мог бы сказать вам, сеньор Даниель, — ответил Юсуф, — но я не уверен. Могу ошибиться.
— Скажи своему учителю, что я хотел бы поговорить с ним кое о чем, — сказал Даниель.
— О чем же? — спросил Юсуф.
— Ты любопытен, не так ли? О Жуакине. Том самом монахе. Это, кажется, удивляет тебя?
И Даниель медленно пошел домой.
Глава восемнадцатая
Это был ясный, солнечный день, прохладный ветерок умерял жару. Превосходный день для праздника, и толпа горожан в лучших одеждах стекалась к собору на мессу.
Многим было любопытно, кто будет вести службу, еще более любопытно — кто станет читать проповедь вместо Его Преосвященства. Если отец Франсеск, то в основном проповедь будет исходить от самого епископа. Если кто-то другой — особенно не из числа сторонников Беренгера — это даст любопытные указания на то, чего ждать в ближайшие годы.
Никого не удивило, что службу вел отец Франсеск. Однако когда пришло время читать проповедь, он скромно сел в кресло среди других каноников. Ближайшая к кафедре дверь открылась, кто-то вошел и поднялся по ступеням на кафедру.
Для многих стал сильным потрясением — правда, не для Франсеска Монтерранеса и не для Берната — вид Беренгера де Круильеса, глядящего сверху вниз на своих прихожан.
Кто-то впоследствии говорил с радостным изумлением в голосе, что епископ походил на умирающего. Другим показалось, что он несколько бледен. Но все соглашались, что говорил он обычным твердым, звучным голосом — хорошо слышным в самых дальних уголках собора.
— Beatus vir qui non abiit in consolio imporium, — произнес он, и в голосе его звучала горечь. — Что означает, дети мои, блажен муж, который не ходит на совет нечестивых.
Епископ посмотрел на своих прихожан, взгляд его, казалось, проникал всем в душу.
— Дети мои, — продолжал он, — слушайте меня внимательно, прошу вас, и запоминайте, что я скажу. Среди нас ходит зло, смертоносное, словно чума, и двое уже стали его жертвами. Два человека в расцвете жизни. Один из них, уважаемый горожанин, был нам всем известен; другой был чужаком среди нас и заслуживал, хотя, возможно, и был грешником, нашей помощи и защиты.
Они погибли, потому что слишком многие из нас — из вас, стоящих здесь перед алтарем, — слушали дурные советы нечестивых — злых или глупых мужчин и женщин — вместо того, чтобы заткнуть уши и прислушиваться к своему, Богом данному благословенному здравому смыслу.
Сегодня мы отмечаем великое таинство жертвоприношения Тела нашего Господа. Изначально я собирался говорить об этом священнейшем из жертвоприношений, но эти слова были вырваны у меня из уст деяниями иных сил.
Прихожане с неловкостью замялись.
— Кое-кто говорит, что она здесь, — произнес он обычным тоном, однако голос его был слышен у западной двери. — Сейчас, в нашем городе, — добавил он, повысив голос. — Эта чаша, священная чаша, Грааль, в которой Господь наш принес себя в жертву перед своими учениками [3]. Среди вас есть те, кто говорит, что эта священнейшая из реликвий находится здесь. И что она сеет зло вокруг себя. И они говорили не только это. Успокойтесь, дети. Я слышал все, что говорят грешные и глупые. Что Грааль может принести власть и неслыханное богатство, что он может менять обличье, чтобы его не коснулись недостойные руки, что он может убивать.
То, что говорят они — ложь, одна ложь. Подумайте сами. Я должен поверить, что чаша, вмещавшая в себя жертву нашего Господа, представляет собой камень алхимика? Что это волшебная палочка? Огонь шарлатана на рыночной площади? Или языческий идол? Если да, то Грааль поистине попал в руки сатаны, а поверить в это я не могу.
Вам достаточно знать, что эта священная чаша в безопасности. Она находится среди высоких и далеких гор; ее охраняют ревностные, заботливые монахи. Она была перенесена туда во время вторжения неверных, ради сохранения. И остается там, охраняемая толстыми стенами и горячими молитвами.
В городе нет никакой ужасающей священной реликвии, угрожающей вашей жизни и безопасности или сулящей неизмеримые богатство и власть. Уверяю вас, дети мои, такие верования нечестивы! Я не потерплю их в своей епархии.
Епископ повернулся к алтарю, негромко произнес: «In nomine Patris, et filii et Spiritus Sancti. Amen»[4], и быстро вышел в ту дверь, в которую вошел.
Большинство прихожан нашло эту проповедь интересной, хотя не поверило ни единому ее слову. Однако большую часть дня люди говорили о том, что прочел ее сам Беренгер.
Глава девятнадцатая
Во второй половине дня в доме врача царила тишина. С обеденного стола убрали, близнецы играли в одну из самых спокойных своих игр. Юсуф незаметно ускользнул, а Ракель во время обеда внезапно ушла в
