— Принесите мечи, ленивые обормоты! — закричал Марти, вскинув в отчаянии руки.

— Марти, — послышался резкий женский голос. — Что ты делаешь?

Вид молодого человека, пытающегося сотворить из воздуха два меча на глазах у матери, внушительной сеньоры Сибиллы, показался Даниелю комичным.

— Даже слуги не обращают на нас внимания, — сказал он с усмешкой.

Тут Марти бросился к Даниелю, который был старше, выше, сильнее, словно собираясь драться с ним голыми руками.

Но двор уже заполнялся слугами. Сеньора Сибилла направилась к сыну.

— Не успел твой отец упокоиться в могиле, как ты уже буянишь во дворе, будто пьяный негодник, — возмущенно напустилась она на него. — Ступай в дом. Отведите своего хозяина, — приказала она привратнику и конюху. — Немедленно. Даниель, прошу прощения за поведение моего сына. Он вне себя. Я должна извиниться перед тобой. Всего тебе доброго.

И, шурша шелком, она быстро пошла к двери дома.

За Даниелем лязгнули, закрываясь, ворота. За сеньорой и ее сыном захлопнулась дверь. И тут же среди слуг поднялся гомон пересудов. Вернулись привратник и конюх, которым не терпелось добавить к скудным фактам собственные домыслы. Через несколько минут оживленного разговора кухонный подручный побежал рассказать захватывающую историю работавшему неподалеку приятелю; то же самое сделал один из конюхов; служанка схватила корзинку с большей, чем обычно, поспешностью и отправилась прямиком на рынок.

Первым делом служанка пошла за рыбой. Хозяйка не просила рыбы — измученной горем и беспокойством, ей было все равно, что есть — но вести Бартоломеу обычно бывали столь же обильными и верными, как его рыба свежей и дорогой.

— Поздно ты сегодня, — заметил он. — Вся лучшая толстая рыба для жарки уже распродана. Но есть замечательные сардинки. Они возбудят аппетит твоей хозяйки — бедная женщина. И очень свежая макрель.

— Бартоломеу, нет ничего удивительного в том, что я опоздала. У нас сегодня была такая заварушка…

— Ерунда по сравнению с тем, что происходит здесь, — сказал продавец рыбы, понизив голос до шепота.

— Правда? — спросила служанка с легкой досадой, что минута ее славы омрачена. — Мой молодой хозяин был в такой ярости…

— Не слышала об убийстве?

— Каком? Моего хозяина? Из-за него и произошла ссора…

— Нет, это старая история. Я говорю об убийстве торговца, который остановился в таверне Родриге, — негромко сказал Бартоломеу, наполняя ее корзинку сардинами.

Служанка прикрыла рыбу льняной тряпицей и подалась вперед.

— Его убили? Когда?

— Ночью, — ответил рыботорговец. — Или рано утром.

— Каким образом? — спросила она, невольно заинтересовавшись.

— Перерезали горло и бросили тело возле собора, у самых святых стен.

— Кто же это его?

— Думаю, Родриге вышел из пьяного оцепенения и узнал то, что знали все остальные, — сказал Бартоломеу. — Если верить мальчишке-слуге, наш дружелюбный торговец нашел матушку Родриге особенно гостеприимной. Вполне естественно, что Родриге воспользовался возможностью отстоять свои права.

— Ничего подобного, — сказала Катерина, торговка конфетами. — Родриге все еще наивен — и глуп — как новорожденный младенец. Я слышала — имейте в виду, от надежного человека, из собора — что Баптиста взял в руки священный Грааль, когда поднялся с прелюбодейского ложа, оскверненный этим грехом и наверняка еще многими другими грехами — и что прикосновение к священной чаше означает смерть для всех, кроме самых непорочных людей.

— На его теле нашли чашу? — спросила служанка, широко раскрыв глаза от удивления.

— Нет, — ответила Катерина, зловеще покачивая головой. — Ни в каком виде.

— Как это понять? — спросила служанка.

— Говорят, этот священный сосуд может превращаться во что угодно, чтобы уберечься от прикосновения дурных людей, от продажи, от использования в кощунственных целях…

— Есть такие люди, которые стали бы использовать его для волшебства? — прошептала служанка в сильном волнении.

— Для какой угодно нечестивой цели, — заверила ее Катерина. — Понимаешь, Грааль может оказаться любой вещью на этом рынке, и если ты коснешься ее, не будучи совершенно чистой от греха, то умрешь.

Служанка в большой тревоге попятилась.

— Стало быть, он может быть одной из рыб Бартоломеу? — спросила она, глядя в корзинку так, словно та была готова наброситься на нее.

— Нет, глупая девчонка, — сердито ответила Катерина. — Он может превратиться в оловянное блюдо, железную кастрюлю, даже в деревянную чашу. Не станет он скрываться в виде того, что можно убить и съесть.

Пока они так разговаривали, несколько женщин и даже двое любопытных мужчин подошли к рыбной лавке. При каждом высказывании Катерины они зачарованно бормотали.

— Значит, любое блюдо на рынке может оказаться Граалем, готовым убить нас? — спросила крупная, краснолицая женщина, стоявшая за спиной служанки сеньоры Сибиллы.

— Как нам распознать его? — спросила другая.

— Прикоснись к нему, — сказал какой-то шутник, — и посмотришь, скоро ли упадешь замертво.

Трудно сказать, когда этот разговор превратился из захватывающих слухов в истеричное неистовство. Возможно, когда молодая и очень легковерная кухонная служанка, которую отправили на рынок за луком, неохотно оторвалась от этого интересного разговора и столкнулась с женщиной, продававшей фаянсовую и глиняную посуду.

— Прекрасное блюдо, — проворковала она, протягивая глиняное изделие. — Для твоей хозяйки или твоего приданого. Вот, потрогай — какое оно гладкое, как старательно сделано.

Маленькая служанка завопила в ужасе и выставила вперед руки для защиты. Блюдо упало на землю и разбилось на множество осколков.

— Опять на нас идет смерть! — пронзительно выкрикнула она. — Помоги мне, Матерь Божия!

Все, кто услышал этот крик, устремились туда посмотреть, что происходит; увидев истерично вопящую служанку и разбитое блюдо на земле, каждый сделал для себя поспешный вывод и принял свои меры. Когда там появились двое епископских стражников, одни уже разбежались с рассказами о роке и гибели на устах, другие стояли и смотрели, как двое мужчин, опрокинув стол, разбивали глиняную посуду. Владелица лавки держалась за порезанный большой палец и громко выражала негодование.

Двое увлеченно бивших посуду пьяниц были арестованы; при этом большинство зрителей скрылось в толпе. Однако истерику, которая охватывала город, подавить было нелегко.

Капитан охранников епископа проехал верхом небольшое расстояние от конюшен собора до рынка вместе с сержантом и теперь спокойно глядел на кучки всхлипывающих женщин.

— Капитан, сейчас я могу с этим разобраться, — сказал сержант. — Потом будет сложнее. Многие уже скрылись, едва завидев нас.

Капитан с угрюмым видом покачал головой.

— Его Преосвященство требует, чтобы мы, по мере возможности, не касались этого. Сюда идут городские стражники. Дождись их, расскажи, что видел, только дружелюбно и по-товарищески. А я поеду к