Она еле дошла до калитки, чувствуя, как этот высокомерный англичанин смотрит ей в спину. Как ее угораздило попасться в чужом саду, как будто крестьянская девчонка, ворующая яблоки. Да еще грохнуться в обморок от страха. С чего она решила, что сосед похож на Островского? Только цветом волос и глаз, а лицо у него — совершенно другое.

Долли вспомнила лицо незнакомца. Оно было красиво классической аристократической красотой, доведенной до совершенства столетиями тщательного отбора в родовитых семьях, но при этом в лице мужчины не было и следа изнеженного изящества. Большие темные глаза сверкали бешеным блеском, на скулах, покрытых золотистым загаром, проступили и заходили желваки, а губы кривились в презрительной усмешке — незнакомец был красив, как демон, и так же безжалостно грозен.

Княжна с горечью подумала, что этот кошмарный человек видел ее практически раздетой. Он, наверное, считает ее распущенной женщиной. Девушке стало грустно от этой мысли, ведь красивый сосед не был виноват в том, что принял ее за воровку — она сама дала ему повод усомниться в своей порядочности. Нужно было срочно исправить свою оплошность. На завтрашний бал принц-регент собирает всю знать Англии, скорее всего, и сосед будет там, она извинится перед ним, как только его представят официально. А если вдруг она не увидит соседа на балу, тогда найдет другой способ извиниться. Придумав выход из положения, Долли повеселела и побежала в свою комнату.

Сняв драгоценности, она бережно уложила их в перламутровый ларец, и подошла к зеркалу. Ей хотелось понять, что же увидел сосед, когда схватил ее. Зрелище действительно было вызывающим: тонкий шелк сарафана, надетого без рубашки, облегал грудь, открывая ее почти до сосков. Долли уже заметила, что ее грудь за последние месяцы стала еще больше, чем была в Ратманово, и теперь как живое существо жила своей отдельной жизнью: подрагивала при ходьбе, слишком выразительно приподнималась при вздохах, а глубокая ложбинка между бело-розовыми полушариями, казалось, привлекала взоры всех окружающих мужчин.

— Господи, у меня грудь больше, чем у Кати — а ведь она уже рожала, — расстроенно сказала Долли своему отражению.

Что бы она сама подумала, если бы увидела женщину, одетую в сарафан на голое тело, ночью в своем саду? Она уже знала ответ, и он ей очень не нравился — сосед должен был решить, что она абсолютно доступная женщина, и, возможно, пришла предложить ему себя. Но поняв это, княжна рассердилась и решила, что пусть сосед думает, что хочет. Она же знала, что ее намерения были чисты, и ей не в чем было оправдываться. Единственное, в чем она виновата, так это в том, что зашла на территорию его сада без разрешения, за это и следовало извиниться.

Долли успокоилась, быстро сменила сарафан на ночную сорочку, легла в постель и с чистой совестью уснула.

За час до начала бала Долли стояла посреди своей спальни, поворачиваясь во все стороны перед зеркалом. Горничная Кати Поленька почти час колдовала над ее волосами, несколько раз начинала все сначала, но, наконец, удовлетворенная полученным результатом, отступила назад. Вся масса тяжелых вьющихся волос Долли была собрана в тяжелый узел на макушке, а вдоль лица и на шее Поленька выпустила несколько крутых локонов, подчеркнувших идеальный овал лица княжны и ее лебединую шею.

— Браво, — восхитилась вошедшая Катя, увидев отражение золовки в зеркале, — просто изумительно! Ты так красива, что затмишь всех дам.

— Ну, красивее тебя все равно быть невозможно, — вернула комплимент Долли, и она совсем не грешила против истины. Молодая княгиня в бальном платье из тончайшего шелка цвета слоновой кости, собранного в множество легчайших складочек, с рубиновым гарнитуром царевны Нины на шее, в ушах и на запястьях была неотразимо прекрасна.

— Вот и отлично! Будем стоять рядом, и пусть гости заключают пари, кто из нас красивее, я поставлю на тебя, а ты — на меня, а выигрыш поделим пополам. Здесь, в Англии, пари — любимое занятие мужчин, — пошутила Катя и стала около золовки, посмотрев на их отражение в зеркале. Луиза постаралась на славу — оба платья сидели идеально.

— Теперь тебе нужно выбрать украшения, — задумалась княгиня, — ты, наверное, можешь одеть только серьги с грушевидными жемчужинами — ожерелье с тремя нитками жемчуга, скорее всего, будет чересчур роскошным для первого выезда в свет, хотя правила были бы соблюдены.

Стук в дверь возвестил о приезде графини Ливен. Дарья Христофоровна была, как всегда, роскошно одета. Ее атласное платье цвета мёда, отделанное кружевом шантильи, подчеркивало стройную фигуру, черные волосы и блестящие черные глаза графини. Крупные бриллианты играли на ее шее, в ушах, на запястьях, и даже крутые локоны на ее голове были скреплены бриллиантовыми заколками. Она радостно поздоровалась с Катей и обошла вокруг Долли, внимательно разглядывая ее.

— Всё прекрасно, — наконец, изрекла графиня, — что вы решили с драгоценностями?

— Вот, посмотри сама, — предложила Катя, выкладывая на туалетный столик серьги с грушевидными жемчужинами, ожерелье и несколько колец с жемчугом.

— Серьги смело можно надевать, кольца надевать не будем — пусть руки будут только в перчатках, но вот ожерелье — вызывающе дорогое для молодой девушки… — засомневалась Дарья Христофоровна. — Хотя букву закона мы соблюдем — княжна будет в жемчужном ожерелье, да и едем мы не на бал дебютанток: на сегодняшнем приеме будет принц-регент, наш император, прусский король и куча немецких князей и герцогов. Нужно сразу показать, что ваша семья — одна из самых влиятельных в России. Решено — надевай и ожерелье.

Женщины совместными усилиями надели на Долли серьги и ожерелье, а потом горничная Зоя натянула на барышню шелковые перчатки выше локтя.

— То, что нужно. Тебя ждет грандиозный успех, мы найдем тебе мужа еще до Рождества, — в последний раз оглядев наряд своей подопечной, изрекла графиня, и женщины отправились вниз, где их уже ждал Алексей в парадном мундире генерал-майора своего гусарского полка.

— Алекс, — Долли вплеснула руками, — сколько у тебя, оказывается, наград.

— Война милостиво раздает награды тем, кого оставила в живых, — философски заметил Черкасский и, предложив руки Дарье Христофоровне и Кате, пошел к выходу.

Графиня Ливен села в свою коляску, а Черкасские — в свой экипаж, запряженный парой великолепных белых, без единого пятнышка лошадей, от которых Долли была без ума с того дня, как их только увидела.

— Поезжайте вы первыми, — крикнула Дарья Христофоровна. Князь Алексей отдал приказание кучеру, и кавалькада выехала из ворот дома на Аппер-Брук-стрит.

До Хартфорд-Хауз они доехали за сорок минут. Долли с любопытством смотрела на дворец, где сегодня должен был собраться весь цвет европейской аристократии, но он не произвел на девушку особого впечатления. Грубоватое прямоугольное трехэтажное здание из темного камня не отличалось ни красотой, ни изяществом, оно даже не казалось большим, и уж, конечно, не шло ни в какое сравнение с домами на Аппер-Брук-стрит.

Но когда она вслед за братом и невесткой вошла в вестибюль с коричневыми мраморными колоннами и изумительной красоты лестницей с кружевной кованой решеткой, отделанной позолоченной бронзой, княжна поняла, что в этом доме было главным: он изнутри походил на роскошный ларец. Здесь всё до последнего гвоздя было произведением искусства, и это совсем не напоминало изысканно-блеклую обстановку английских гостиных — здесь всё было ярко, роскошно и дорого.

Маркиз Хартфорд, веселый толстый человек около шестидесяти лет, и его милая жена, о которой в Лондоне шла слава превосходной хозяйки дома, встречали гостей, стоя на красной ковровой дорожке в начале лестницы. Они очень любезно приветствовали Черкасских, а Долли, наблюдая за хозяевами из-под опущенных ресниц, заметила быстрый взгляд, который маркиза бросила на рубиновые украшения Кати.