Гален, разминая затекшую спину, поерзал в поисках более удобного места среди высоких папоротников и густого кустарника под сенью векового дуба. Может быть, девушка что-то присочинила, чтобы пустить пыль в глаза тем, кого приняла за разбойников? Он все более склонялся к такому выводу, просидев в засаде, по очереди со своими соратниками, двое суток кряду, но не обнаружив ничего подозрительного.

Где-то в гуще ветвей раздавался голос малиновки. Ее пение прервал скрип тележных колес. Наверно, в скромную обитель опять ехал какой-нибудь бедный крестьянин, чтобы поделиться последним со святыми братьями. А может, кто-то из деревенских жителей попал в беду и направлялся в монастырь за советом и утешением. Гален раздвинул нагретую солнцем зелень и, присмотревшись повнимательнее, весь подался вперед. Тощий мул тянул по дороге убогую крестьянскую двуколку; зато ездок, устроившийся на козлах, отличался изрядной упитанностью, что было особенно странно видеть в этих краях, где все повстречавшиеся Галену местные жители являли собой самое жалкое зрелище. Одежда ездока, хотя и грубо скроенная, была сшита из тонкого привозного сукна. Все это не могло обмануть Галена, который прекрасно знал, к каким уловкам прибегают богачи, чтобы сбить с толку алчных грабителей: перед ним был не кто иной, как посланный бароном сборщик податей.

Гален замер, наблюдая, как двуколка с ездоком скрылась за каменной стеной аббатства. Дождавшись, пока скрип колес утих и малиновка опять завела свою песню, он поднялся из засады и несколько раз негромко свистнул. В тот же миг из чащи появился Карл; Гален знаками указал ему на дорогу, а потом на монастырские ворота. Карл кивнул и снова исчез в лесном полумраке.

Заняв прежнее место в укрытии, Гален про себя отметил, что напрасно усомнился в словах нежданной гостьи, и решил при следующей встрече принести ей свои извинения. О нет! Он даже покачал головой, гоня прочь неуместные мысли. Эта девушка, нежная, как летний день, потянулась к нему со всей пылкостью юной души; он так и не смог воззвать к ее разуму, зато сам попал в плен ее манящей прелести. Похоже, у нее хватило осмотрительности не появляться больше в лесу, но Галену оказалось не под силу стереть из памяти ее образ, преследующий его во сне, а теперь и наяву.

Мучительные воспоминания Галена о ее доверчивых прикосновениях были прерваны стуком деревянных колес по дорожным камням. Выглянув из-за зеленого кружева папоротников, он увидел, что дородный ездок пустился в обратный путь; судя по всему, ему было не впервой выполнять хозяйское поручение: другой бы на его месте опасливо озирался по сторонам, а этот как ни в чем не бывало въехал на лесную дорогу и во все горло затянул непристойные куплеты, безбожно перевирая мотив. Скоро он углубился в чащу; ему позволили отъехать ровно настолько, чтобы добродетельная монастырская братия не могла услышать крики о помощи.

Над лесной дорогой нависали и переплетались кроны могучих деревьев, почти не пропускавшие солнечных лучей. Ездоку послышался какой-то шорох; он смолк на полуслове, и тут на дороге откуда ни возьмись появился незнакомец с обнаженным мечом в руке.

— Смилуйся, господин грабитель, я всего лишь бедный крестьянин, — залепетал ездок, покрываясь потом.

— Может, ты и крестьянин, — насмешливо протянул Карл, — но отнюдь не бедный.

— Видно барон платит тебе щегольскими тканями и обильной снедью, — подхватил Гален; он приблизился сзади и одним взмахом кинжала перерезал тонкий кожаный шнурок, которым к поясу ездока была приторочена объемистая дорожная сума.

— Нет, только не это! — вскричал толстяк, хватаясь за пояс, но было уже слишком поздно; к тому же грабитель ловким движением выхватил у него из сапога кинжал, который казался надежно запрятанным в голенище.

Беспомощно озираясь, путник разразился злобной бранью, а в довершение угрожающе прорычал:

— Барон вас из-под земли достанет. Пожалеете, что на свет родились!

— Мы трепещем от ужаса, — насмешливо отозвался Гален, засовывая отнятый кинжал себе за голенище.

— Кажется, я нашел для себя доходное ремесло. — В глазах Карла заплясали чертенята: он легко впрыгнул в двуколку и, стоя на паре мешков с зерном, для виду брошенных на дно, заломил пленнику руки за спину. — Наконец-то смогу поправить свои дела.

Гален рассмеялся, а разъяренному сборщику податей было не до шуток. Карл стянул ему запястья обрывком кожаного шнура, болтавшегося на поясе. Глаза друзей встретились — серебристо-зеленые и серые как сталь. Под негодующим взглядом мытаря Гален развязал дорожную суму и высыпал на ладонь пригоршню медных монет.

— Нечего сказать, бедный крестьянин. Сейчас ты и вправду обеднеешь, а потом еще получишь изрядную порку. Барон тебя не похвалит, когда ты явишься с пустыми руками.

Приспешнику барона был хорошо знаком крутой хозяйский нрав. В бессильной ярости он побледнел, а потом налился кровью.

— Барон вам руки поотрубает, а может, и еще кое-что, — прошипел он сквозь стиснутые зубы, прежде чем Карл успел заткнуть ему рот и завязать глаза лоскутьями мешковины.

Гален и Карл рассчитали, что кромешная тьма и тягостное молчание нагонят на злоумышленника еще больше страху. Не испытывая ни малейшей жалости к алчному пройдохе, который ради наживы отнимал последнее у своих собратьев, нападавшие не произнесли более ни слова. Они бросили связанного толстяка, словно куль, на мешки с зерном, а Карл, следуя заранее продуманному плану, привязал своего коня к задку двуколки, уселся на козлы и, натянув поводья, направил мула в сторону моря. Несомненно, прилив уже скрыл узкую косу, но когда барон хватится своего подручного, он отправит на его поиски стражников в лодках.

Когда двуколка скрылась из виду, Гален удалился в заросли, чтобы дождаться ночной темноты. Он