кому говорят!

Только тут он заметил на руках и ногах Рогнеды железные оковы. Чертыхнувшись, загремел ключами, висевшими у пояса. Найдя нужный, встал на колени и, настороженно косясь на пленницу, отпер замки. Вначале те, что на руках, затем ножные.

— Ну вот. — Стражник поднялся, позвал через плечо: — Андрейка, подь сюда. Хватай ее под руки. Посадник ждет. Получим мы с тобой плетей за промедление. Сам знаешь, как он круг бывает. Давай, не медли. Да не трясись ты так!

Вдвоем с Андрейкой они подхватили Рогнеду и, вздернув, поставили на ноги. За время заточения волосы пленницы отросли еще больше и спутанными космами висели вдоль худого, едва прикрытого тела. Она и впрямь стала похожа на ведьму. Куда и девалась давешняя красота, сведшая с ума Василия, сына Твердислава? Оставила она ее в темном каземате, на прогнившей соломе.

Рогнеду проволокли по темным коридорам, втолкнули в пыточную комнату. Женщина споткнулась, упала на колени. Два дюжих молодца тут же схватили ее под руки, повалили на скамейку, сноровисто продели руки и ноги в железные кольца, прибитые в поперечные края скамьи. Прижав голову, защелкнули на шее ошейник. Затрещала материя, оголяя спину.

— Все готово, боярин! — Услышала Рогнеда сквозь пелену страха.

Она хотела закричать, но из груди вырвался только слабый стон. Рогнеда поняла, что сейчас ее будут истязать, и она умрет, корчась от боли. А умирать не хотелось. Где-то в глубине души еще теплилась искорка надежды. Может, все это сон? Вот сейчас она откроет глаза, и все пропадет: и пыточная камера, и стражники, от которых так дурно пахнет, и все, все вокруг. Она опять окажется в руках любимого, как тогда, ранее. И не будет боярина Василия и той страшной ночи, когда она взяла грех на душу.

Но наваждение не исчезло. Рядом послышались тяжелые шаги и строгий голос откуда-то сверху вопросил:

— Ответствуй, дева, кто надоумил тебя совершить столь жестокое злодеяние? Ответствуй и облегчи свои страдания. Иначе будешь умирать долго и мучительно.

Рогнеда хотела повернуть голову, но ошейник больно врезался в кожу, и она в очередной раз застонала.

— Не иначе, как злые духи поглотили твою душу, раз уста твои не хотят говорить правду.

Посадник отошел от Рогнеды, сел на лавку рядом с пышущей жаром печью. На алых углях лежали, накаляясь докрасна, клещи разных размеров, способные развязывать языки самым молчаливым.

— Прости меня, Господи. Прости рабу твою, ибо не ведала, я что творила… — По щеке Рогнеды скатилась слеза. А на глубине сознания, там, где страх накладывался тяжелыми пластами, покрывая все остальные мысли и желания, билось единственное: «Я вытерплю все. И пытки, и страдание. Ради тебя я снесу и стыд, и унижение. Ведь ты меня не оставишь и обязательно спасешь. Где же ты, любый?.. Господи, как мне страшно!» Ей хотелось закричать, но из груди вырвался только стон.

Фирс Матвеич медлил. Посадник знал, что потребуется всего несколько ударов кнутом и уста ведьмы откроются. Не единожды видел он, как под умелыми руками палача пышущие здоровьем вой плакали, словно дети малые, признаваясь даже в том, чего и не было вовсе. И с ней так будет, с ведьмой этой. Хотя все и так яснее ясного. Зарезала она хозяина своего. Вся дворня, почитай, это видела. Пусть и произошло все тайно, ночью. Но Бог помог, и душегубица вот лежит, распластанная, приготовленная для божьего суда. Можно было, конечно, вздернуть ее без лишних помыслов. Пусть видят царские приспешники, которые вьются вокруг него, словно упыри в лунную ночь и доносят о каждом шаге великому государю, как блюдет он, Фирс Пошиков, царский закон в древнем городе. Но это всегда успеется. А пока главное соблюсти порядок. Умен Фирс Матвеич. Умен и хитер. Недаром столько времени сидит в посадниках в Борисове. Уже который год Московское государство потрясают великие испытания, а ему все нипочем. Даст Бог, и дальше так будет!

Рядом, дожидаясь знака посадника, возвышался палач Демьян с двумя подручными. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы начать каяться, — до того он был страшен. Тело Демьяна, сплетенное, казалось, из одних мускулов, было сплошь покрыто черным, жестким волосом и делало его похожим на лесного жителя, пособника лешего. Шея напрочь отсутствовала, а голова росла прямо из плеч. Наголо обритый череп ловил отблески пламени двух факелов, освещавших пыточную комнату. Но еще страшнее были его глаза. И не своей свирепостью, а немым укором, с которым он смотрел на свои жертвы. Как будто он знал нечто такое, о чем те даже и сами не догадывались. От этого становилось жутко, и те, кто попадали в эти стены, увидев этот немигающий взгляд, начинали верещать и признаваться еще до того, как Демьян поднимал кнут.

В далекой молодости Демьян был уличен в конокрадстве и на своей шкуре ощутил обжигающую боль того самого кнута, который сжимал сейчас в руке. Но боги распорядились по иному и не дали сгинуть зазря, а вознесли, вложив в руки кнут. Десять лет он уже состоял палачом при посадском дворе и за эти годы достиг многого. Умел наносить удары и сильные и слабые. Мог ударить так, что конец кнута выхватывал из тела небольшой участок, а мог сделать и так, что кнут едва касался тела жертвы. Да, за эти десять лет он научился многому, и верой и правдой служил посаднику. Еще пару лет, и его отпустят на родину, куда препроводят под надежным конвоем. Так обещал посадник, и Демьян ему верил.

Палач засопел, устав стоять на одном месте, исподлобья кинул взгляд на посадника. Что-то тот больно задумчив сегодня, медлителен и не велит сразу приступить к расправе. Обнаженная спина Рогнеды притягивала взгляд и в глазах Демьяна вспыхнула едва заметная искорка. Кнут, который для пущей жесткости и чтобы придать ему надлежащую твердость вначале вываривали в уксусе, а затем обрабатывали кобыльим молоком, переняв волю хозяина, задрожал словно живой.

Демьян вздохнул и опять уставился в земляной пол. Сегодня усердствовать не стоит. Не знал посадник, не гадал, что еще днем неприметную избу, где обретался Демьян, посетил незнакомец. Юноша с короткими пепельными волосами. Кто он и откуда — палача мало интересовало. Главным было пять золотых монет, перекочевавших из кошеля незнакомца в волосатую ладонь Демьяна. Просьба была проста и незатейлива. Тот просил об одном, чтобы Демьян не сильно истязал молодую женщину, которую вскорости должны были привести к нему на правеж. Демьян любил золото, знал силу желтоватого металла и поэтому, приняв подношение, только угрюмо кивнул головой.

Он и ранее, за определенную мзду, соглашался не слишком калечить тех, кто попадал в пыточный застенок. Иногда просили об обратном. Демьян соглашался и здесь, ничем не высказав своего удивления. Разучился он удивляться за столько лет. Был случай, когда его просили недолго мучить молодого купца, по навету попавшего в пыточную избу. Он только пожал плечами и… с одного удара перерубил позвоночник несчастному.

Никто не знал, да и не догадывался даже, что, несмотря на свирепую внешность, была у Демьяна мечта. Мечтал он о деревеньке, которую обязательно купит, когда получит свободу. И чтобы она была полна народу — мужиков и баб. Лучше, конечно, баб. Для этого было нужно много золота. Вот и копил он, старательно наполняя свою мошну.

Получив деньгу, Демьян обычно выполнял то, о чем было оговорено. А, значит, этой ведьме суждено встретить следующий рассвет. Сама, наверное, и не догадывается об этом. Вон, как дрожит. Как было бы сладко впиться кнутом в белоснежную кожу. Жаль…

Фирс Матвеич, наконец, очнулся от своих дум, кивнул Демьяну.

— Приступай!

Тут же взвился кнут, рассекая воздух, и опустился на плечи Рогнеды. Вдоль спины пролегла кровавая полоса.

— Говори!!! — посадник поднялся, встал у изголовья, нависнув над Рогнедой. — Кто еще из татей был рядом с тобой? Что еще вы умысливали сотворить? Говори!!! Бей!!!

Еще одна полоса пролегла вдоль спины. Боль была обжигающей, но не такой сильной, как ожидала Рогнеда. После третьего удара разум покинул тело женщины.

— Воды!!! — крикнул посадник.

Притащили ушат воды, окатили Рогнеду. Она осталась недвижима, только на шее подрагивала маленькая жилка.

— Мертва? Раненько она отдала Богу душу. Ну-ка, посмотри!

Один из подручных наклонился, повел носом.