сторон стенами, и были обречены на истребление. В то же время гарнизонные воины, расставленные вдоль стен, смело могли разить врага, зная, что каждая пущенная стрела найдет свою цель. Мысль о том, чтобы впустить ногаев в крепость и тут уничтожить, родилась у Василия внезапно, в тот момент, когда его вели во двор воеводы.

Ворота были еще заперты. Василий обозрел стены, увидел островерхие шлемы и послал двух воинов, на правую сторону и на левую, велев передать, чтоб схоронились и до времени не высовывались. Поискал глазами воеводу, но тот пропал.

«А воевода-то труслив оказался. Схоронился, наверное, у себя в погребе и выжидает, чья сторона возьмет. Вот бестия!»

Каюм махнул рукой и пять сотен воинов заскользили среди деревьев, словно тени. Выехав из леса, ногаи сгруппировались, перестроились. От общей массы отделились две цепочки воинов и потекли в разные стороны, одна на запад, другая на восток. Каюм принялся медленно загибать пальцы. Когда согнул девятый палец, к хану подскакал воин дозорного десятка:

— Ворота крепости открыты, хан. Видно, руссы совсем ополоумели. Или приглашают нас в гости? — Глаза воина смеялись.

Каюма кольнуло нехорошее предчувствие. Что-то засосало под сердцем, укрытым тонкой сеткой кольчуги. Он подозвал воина, отправленного на разведку.

— Когда ты был возле крепости, ворота оставались открытыми или закрытыми?

— Закрыты, хан. А на стенах я видел стражников и даже слышал, как они переговариваются.

— А сейчас? — Каюм повернулся к дозорному.

— Никого не видно, — ответил тот, не понимая, чего так тревожится хан. — Может, они побросали свое добро и покинули крепость?

Каюм оглянулся на воинов. Всеми овладело нетерпение. Многие горячили коней, готовые тут же сорваться в галоп, чтоб быстрей достичь стен крепости. И рубить головы, наполняя добром переметные сумы. Тревога отступила от сердца Каюма. С такими воинами он непобедим! Хан поднял руку, выждал мгновение и согнул в кулак. Ногаи сорвались с места и, обтекая своего хана, ринулись вниз. Каюм дал шпоры коню и влился в общую массу воинов. Его тут же взяли в кольцо десять воинов, и они устремились к крепости, скрытой еще за легким предрассветным туманом.

В тишине раздался пронзительный свист, а вслед за ним люди на стенах услышали все нарастающий конский топот. Воины крепче сжали рукояти мечей, лучники передвинули на грудь полные колчаны, чтоб ловчее было выхватывать стрелы. Мужики и немногочисленные бабы, согнанные волей воеводы на стены, закрестились, шепотом поминая Господа и прося у него защиты. Все ждали, холодея от страха и нетерпения. Оставшиеся мгновения для обороняющихся слились в вечность. Но они кончились вмиг, оборванные диким криком кочевников, а затем ногаи ворвались вовнутрь крепости, словно вихрь.

Первые десятки разделились и помчались вдоль стен в поисках защитников. Но их не было, а следом напирали все новые воины, жаждущие крови. Задние давили на передних, и вскоре все три сотни воинов оказались внутри. Был среди них и Каюм. Одного взгляда опытного воина было достаточно, чтобы понять — они угодили в ловушку, расставленную руссами.

— Заворачивай!!! Заворачивай!!! — орал он, стараясь перекричать общий шум, отчаянно стегая нагайкой по головам воинов.

Пытаясь развернуть коней вспять, ногаи еще более усилили суматоху. В это время сверху полетели первые стрелы и камни. Началось светопреставление. Храпели кони, вставая на дыбы и скидывая всадников под копыта, где их тут же давили, превращая в кровавое месиво.

Самые отчаянные из кочевников наконец поняли, что попали в ловушку, и пытались повернуть назад, но в такой толчее сделать этого не могли. И гибли, озверев от крови и беспомощности. Самые отчаянные прыгали с коней наверх, пытаясь достать защитников, но им тут же рубили головы и обезглавленные тела падали обратно.

В защитников тоже полетели первые стрелы и люди начали падать, обливаясь кровью. Мертвые падали вниз, раненых оттаскивали назад, а на их место тут же заступали другие. Двое мужиков поднатужились и опрокинули котел с кипящей смолой. Поднялся страшный визг, воздух наполнился запахом горящего мяса.

Василий выждал, когда все басурмане ворвутся в крепость, и дал знак двум воинам, стоявшим наготове с топорами. Те поплевали на ладони, крякнули и перерубили толстые канаты. Ворота с глухим стуком упали, перегораживая выход.

Каюм понял, что удача изменила ему. С тремя десятками воинов он смог пробиться к самой стене и там выдержал первый натиск пеших руссов. Воинов вокруг своего хана становилось все меньше и меньше. Руссы орудовали длинными палками с петлями на концах. Не подходя близко, они стаскивали ногаев с седел и тут же добивали. Вскоре Каюм остался почти один, если не считать двух воинов, прикрывающих его спину. Но вот упал один, а вскоре и второй, захрипев и схватившись за торчавшую из горла стрелу, сполз с коня.

Каюм вертелся на коне, словно сто демонов вселились в его тело, наполнив нечеловеческой силой. В каждой руке хан сжимал по мечу, а сам, окровавленный, со шрамом, оставленным стрелой, он и впрямь напоминал демона и был страшен. Он слышал и чувствовал, как за стенами беснуются две сотни ногаев. Как они лезут на стены, устилая свой путь телами, пытаясь помочь своему хану. Он надеялся на их помощь и еще верил в удачу.

Счастливая звезда ногайского хана закатилась. Почти все они полегли под стрелами защитников. Битва, а точнее избиение, постепенно затихало. Руссы выстояли, победив врага своей хитростью. Вся крепость была завалена людскими и конскими телами. Кони без седоков сбились в тесную кучу, подрагивали влажными боками, страшась запаха крови.

Только Каюм был еще жив. Руссы отступили. Из толпы воинов кто-то крикнул на языке, понятному хану:

— Сдавайся, хан! Хватит махать мечом. Сдавайся и будешь жить!

Каюм оскалился и прочертил мечом круг, как будто опоясав себя.

— Не сдастся, — покачал головой воин с повязкой через все лицо, закрывающей один глаз. Добавил уважительно: — Хороший воин. Знаю я этот знак ногайский. Он готовится умирать и зовет своего Бога, чтобы тот стал свидетелем его славы.

— Басурман, он басурман и есть! — Стоявший рядом мужик зло сплюнул, половчее перехватил деревянный кол с набалдашником на конце. — Жаль, велено живьем брать. А так бы утыкать его стрелами, как ежа, и дело с концом.

И тут Каюм увидел того, кого ожидал узреть менее всего. Василий раздвинул воинов, вышел наперед, прокричал:

— Помнишь меня! Помнишь, как измывался, относясь, словно к собаке? Вот и тебе пришел конец. Сам умрешь, как собака!

Каюм не понял сказанного, но смысл до него дошел. Он поднял глаза к небу, шепча слова последней молитвы, и в этот момент волосяной аркан захлестнул его за плечи и выдернул из седла. На него сразу навалились, скрутили, поставили на ноги.

Василий подошел, с ненавистью посмотрел в лицо хану, поднял руку и хотел ударить, но стоявший рядом воин перехватил.

— Не тронь его, боярин. Не велено воеводой. Ему решать, что с басурманином делать.

Тарас Петрович появился как раз в тот момент, когда ногаев уже добивали. Все время битвы он, как и предугадал Василий, отсиделся в глубоком погребе, выкопанном как раз вот для таких осад. Он корил себя за трусость, но ноги сами привели его в погреб и усадили на перевернутый бочонок из-под вина. Там он и просидел все время, пока не решился выбраться наружу, поняв, что все-таки удалось одержать верх над супостатом. Страх сразу прошел, и Новосильцев вновь почувствовал себя грозным воеводой.

Он протиснулся сквозь строй воинов, обступивших связанного Каюма. Хан стоял с гордо поднятой головой и никого не видел вокруг. Он знал, что его ожидает, но смерти не страшился, принимая ее как избавление от того позора, который испытывал сейчас.

— Спеленали мы его, батюшка. Лютый оказался, все сдаваться никак не хотел. Ну, да Бог помог,