этого я не отступлюсь. А те, кто убил моего отца… – Его гнев перерос в ярость. – Я выясню, кто это сделал, и замучаю его до смерти.
– Я понимаю, Том. Да, я понимаю, – все так же спокойно сказал Фостер. – Но это ничего не решит, лишь внесет в твою жизнь новую боль.
У Лауры исказилось лицо. «Боль, – подумала она. – А Фостер ведь ничего не знает о той боли, что уже вошла в жизнь Тома».
Том встал.
– Извините меня, но я больше не могу разговаривать. Пойду наверх. Спокойной ночи, мама. Спокойной ночи, доктор Фостер.
Лаура и Фостер безнадежно посмотрели друг на друга. Больше говорить было не о чем, и Фостер ушел, а Лаура пошла запереть двери на ночь.
У кухонной двери она вдруг почувствовала желание побыть на открытом пространстве, вдохнуть свежего воздуха, и шагнула за порог. Если бы не свет, льющийся из кухни, она бы споткнулась о коробку, лежавшую на ступеньках. То, что осталось от Графа – тошнотворное месиво внутренностей и шерсти, было положено на аккуратно постеленный кусок цветастого кретона, отрезанный от какого-то старого чехла для мебели, хранившегося на чердаке. Наверняка это было делом добрых рук Бетти Ли, подготовившей Графа к похоронам утром. «Бедный Тимми, – подумала Лаура. – О, бедный Тимми».
А затем наступил ужасный момент. «Собака находилась рядом с Бэдом, – вспомнила Лаура, – когда это случилось. Значит Бэд был так же раздавлен, изувечен… Эта картина запечатлелась в мозгу Тома, он будет помнить ее до конца дней своих».
Она почувствовала позыв к рвоте и бросилась к кустам за гаражом, где ее вырвало. Потом она некоторое время стояла, дрожа, и смотрела на великолепие ночного неба, всегда так вдохновлявшее Тома. Но равнодушная, бескрайняя высь не давала ни ответов на вопросы, ни утешения ее душе, и она ушла в дом.
Ночь тянулась долго. В голове у Лауры блуждали беспорядочные мысли, которые перескакивали с одного на другое как глупый щенок, преследующий кого-то в траве. Впрочем, если присмотреться повнимательнее, то, возможно, в этом кажущемся беспорядочном преследовании обнаружится некий повторяющийся рисунок. Лаура раскинула руки. Простыня была гладкой и прохладной; раньше Бэд всегда согревал ее своим телом. Никогда больше не будет он спать в этой кровати. Странно было думать, что он лежал здесь прошлой ночью, не подозревая, что это его последняя ночь.
Бэд не обижал ее. Он не знал ее по-настоящему, но относился к ней хорошо. Она вспомнила, как он добивался ее, как сумел подладиться к ее дому и ее семье. Молодой человек, стремившийся всем угодить. И все это время он вел двойную жизнь, и его вторая жизнь была низкой, отвратительной, преступной. Наверное, ей было бы легче перенести его измену.
Прямая и неподвижная, сама похожая на труп, она лежала, уставясь в потолок. Если бы не было этой смерти – какое ужасное слово, – как бы все сложилось у них в дальнейшем? «Осталась бы я с ним?» – подумала Лаура. Если бы Бэд не погиб и она узнала бы о его членстве в ку-клукс-клане, смогла бы она жить под одной крышей с таким человеком? «Едва ли», – ответила сама себе Лаура. А если бы все шло так, как в последние недели, после того как они узнали о Томе и Питере – Питере Кроуфильде, копии Тимми, ее Питере, – что бы тогда она сделала?
Беспорядочные мысли рождали любопытные сравнения. Много лет назад у Лауры было платье – дорогое белое гипюровое платье, купленное «под давлением» тети Сесилии. По мере того как платье изнашивалось, Лаура снова и снова чинила его, сначала, связывая вылезшие нити, потом, зашивая небольшие прорехи. Она носила его очень долго, до тех пор, пока материю можно было подштопать. Но в конце концов платье порвалось так, что ни о какой починке и речи быть не могло и его пришлось выбросить. Возможно ее брак с Бэдом вот так же постепенно приходил в негодность, и даже не умри Бэд, он все равно развалился бы.
Но мальчики! Они так любили отца. Лаура прекрасно знала, что многие современные женщины не видят в детях препятствия к разводу. С другой стороны, есть много таких, кто сохраняет брак ради детей. Эти женщины вовсе не являются прирожденными мученицами, просто материнские чувства стоят у них на первом месте. К их числу принадлежала и Лаура Райс.
Но все это были бесплодные мысли. И все же, какими бы бесплодными они ни были, Лаура испытывала чувство вины, будто тот факт, что в ее мыслях присутствовал Ральф Маккензи, имел отношение к смерти Бэда. Дикая, конечно, идея. Смерть часто вызывает у тех, кто остался жить, самые абсурдные мысли, особенно в том случае, если они убиты горем гораздо в меньшей степени, чем это представляется окружающим. Лаура много раз читала об этом.
Бедный Бэд.
Заснула она, должно быть, незадолго до рассвета. Разбудили ее голоса со двора, и, выглянув в окно, она увидела, что солнце стоит уже высоко. Из окна спальни просматривался весь двор, вплоть до живой изгороди, отделявшей их участок от старого дома Элкотов. У изгороди под иудиным деревом мальчики хоронили Графа. Между ними стояла Бетти Ли. (Как теперь смотреть в лицо этой женщины, которая в течение стольких лет прислуживала Бэду?) Она либо осталась у них на ночь, либо вернулась рано утром. В руках у нее был маленький букетик цветов. Тимми говорил что-то, наверное, читал молитву. Потом Том забросал маленькую могилку землей, и Тимми положил на нее цветы.
– Господи, помоги им, – прошептала Лаура. Что ждет ее сыновей, каждый их которых обременен собственной единственной в своем роде ношей, которую невозможно ни с кем разделить?
Приняв душ, Лаура в нерешительности подошла к гардеробу. У нее не было ничего черного, кроме шелкового обеденного платья. Не считая нескольких белых вещей, все ее наряды были яркими. Придется ей надеть белые юбку и свитер.
Мальчики кончали завтракать, когда она спустилась вниз. Они были одеты в темно-синие брюки и белые накрахмаленные рубашки. Том пристально посмотрел на нее.
– Что, никакого траура? – в тоне его был упрек.
– У меня нет ничего черного. А потом белый цвет – это летний траур.
– Я собираюсь в центр купить себе и Тимми черные галстуки.
– Хорошая идея. Зайди в «Беннинджер». Я позвоню им, чтобы заказать черное платье, – сказала она, испытывая потребность объяснить. Она, мать, объясняет свои поступки Тому. Он заставлял ее чувствовать себя виноватой.
– Я положила «Курьер» и «Сентинел» на задней веранде, – сказала Бетти Ли. – Решила, что вам не захочется, чтобы вас видели с улицы. Наверняка приедут репортеры.
– К дому? Почему ты так думаешь?
– Как пить дать, – Бетти Ли угрюмо поджала губы. – Прочтите газеты, вам все станет ясно.
Лаура взялась за чтение. Заголовки гласили: «Видные горожане задавлены насмерть на собрании клана». «Тайсон, Райс и Питт – члены клана». Подзаголовки гласили: «Водитель машины смерти неизвестен». «Лютер Тайсон, видный сторонник Джима Джонсона».
Лаура пробегала глазами строчку за строчкой, и буквы словно оживали перед ее глазами. Сцена ужасного происшествия наполнялась движением и цветом: оранжево-красный горящий крест, темная ночь, лунный свет, мигалки машин «скорой помощи» и полицейских машин, фигуры людей, разбегающихся в разные стороны, корчащиеся на земле жертвы, залитые кровью трупы.
Она просмотрела первую страницу и обменялась газетами с Томом. Глаза выхватывали отдельные слова и фразы: «… Омер Райс, известная фигура в жизни города… старинная фирма «Пайге и Райс»… три поколения… выдающаяся семья… остались жена Лаура и два сына, Томас и Тимоти».
Она прочитала гневную редакционную статью. «Строгий темно-синий костюм, безупречные воротничок и галстук, приятные манеры и правильные взгляды – все это служило маской, скрывавшей истинную суть этого человека, которая проявлялась, когда, надев балахон и колпак, он собирался ночами вместе с себе подобными, чтобы сеять зло».
Лаура оцепенела. Она попробовала подвигать руками и ногами, и ей показалось, что они оледенели, словно кровь перестала доходить до них.
«Джим Джонсон может осуждать клан, но если его программа действительно не имеет ничего общего
