словно страшась и одновременно надеясь, что он сам подойдет к ней. Она просто смотрела на него с таким странным выражением, что он заморгал и снова принялся озираться вокруг.
Его взгляд повсюду натыкался на глаза – неестественно большие, блестящие, мокрые от слез. Каждое лицо ассоциировалось у него теперь с конкретным именем. Артур – маленький человек с седеющими тонкими волосами. «Мой отец, – подумал Том. – Нет! Сравни его с Бэдом. О Боже, нет. Холли, девушка с рюшем. Мне не нравится, как ты на меня смотришь, – мысленно сказал он ей. – И ты сама мне тоже не нравишься».
– Я приняла успокоительную таблетку, – сказала Маргарет. – Помню, когда умер отец Артура, Рабби сказал матери Артура, что не надо принимать никаких лекарств, полезнее дать волю слезам, и я тоже так думаю. Но к сегодняшнему событию это не относится. На похоронах слезы это нечто само собой разумеющееся, но сегодня, подумала я, будет лучше, если я буду вести себя как замороженная. Но я совсем не чувствую себя замороженной, ну нисколечко, даже после таблетки.
Слезы текли у нее по щекам. Лаура взяла ее за руку. Том понял, что маме нравится эта женщина. Странно. Все было так странно.
В первый раз за все время заговорил Артур:
– Маргарет, миссис Райс думает о…
– Лаура, – поправила его Лаура.
– Маргарет, не забудь, что Лаура здесь еще и для того… что Питер тоже…
Маргарет поднесла руку ко рту:
– Господи, как нехорошо с моей стороны. Совсем вылетело из головы. Конечно… Что я могу для вас сделать, Лаура? Может, хотите посмотреть его комнату?
– Да, пожалуйста, – пробормотала Лаура.
Обе женщины пошли наверх. Томом вдруг овладела болезненная ревность. Вдобавок на него навалилось чувство одиночества. Он сел в углу комнаты, неожиданно показавшейся ему огромной. У него возникло ощущение, что ему нигде нет места. Кто он такой?
Голос мужчины донесся до него словно через длинную пустую трубу:
– Мы так хотели увидеть тебя, Том.
Он поднял голову. Этот небольшой хрупкий мужчина, чуть ли не дрожащий от переполнявших его эмоций, был предположительно его отец. Если бы он мог честно ответить ему: «А я совсем не хотел увидеть никого из вас». Но мама никогда бы ему этого не простила, поэтому он только молча кивнул в ответ.
– Мы знаем, что ты потрясен. Не нужно поддерживать разговор, если тебе не хочется.
Разговор! У него в голове была единственная мысль: «Исчезните! Пусть вас не станет. Дайте мне уйти отсюда и никогда о вас не думать». Но он лишь снова кивнул.
Наступило молчание. Без всякой видимой причины девушка пересела на другое место. При движении зазвенели ее золотые браслеты. Робби говорила, что евреи любят украшения, что в колледже лучшие украшения носят еврейские девушки, которые буквально увешивают себя ими.
Молчание затягивалось. «Очевидно, – довольно отметил про себя Том, – эти люди чувствуют себя так же неловко, как и он. Ну, может не совсем так».
– Холли, может Том хочет чего-нибудь выпить, – повернулся мужчина к девушке.
Девушка встала:
– Лимонад или кока-колу? – обратилась она к Тому.
– Ничего, – ответил он и, вспомнив, добавил: – Спасибо.
– Может, Том хочет выйти во двор?
Они говорили о нем, будто его здесь не было. Артур, видимо, понял это, потому что, обратившись непосредственно к Тому, спросил, есть ли у него собака.
– У моего брата есть. – Понятно? Моего
– А у Холли есть колли. Белый колли. Холли, покажи Тому Стара.
Том охотно встал и последовал за девушкой. Вне этих стен, вдали от всех этих взглядов и вопросов он сможет наконец-то вздохнуть с облегчением. Девушка двигалась очень грациозно, и фигура у нее была почти такая же хорошая, как у Робби. Но он и эта девушка были врагами.
В дальнем конце лужайки плакучая ива склонилась над маленьким прудом, в котором плавали золотые рыбки. Здесь в тени лежал белый колли.
– Набегался с утра, устал, – сказала девушка. Собака встала и подняла голову в ожидании ласки. – Хороший мальчик. Славный мальчик.
Том с удовольствием погладил бы собаку. Он не представлял себе семьи без собаки. Но он вспомнил оставшегося дома Графа и не смог прикоснуться к этой собаке. «Дом», – мысленно произнес он, и горло у него сжалось.
Холли, стоявшая на коленях, подняла голову:
– Мы тебе не нравимся, – черные глаза сверкнули.
– Правда, не нравитесь.
– Я знаю о тебе кое-что.
Что она может знать, воображала с рюшем и украшениями.
– Меня не интересует ни что ты обо мне знаешь, ни ты сама.
Открылась раздвижная стеклянная дверь, и раздался голос Артура.
– Я на всякий случай поставил на столик у веранды графин с лимонадом. Я пойду наверх. – Дверь закрылась.
– Послушай, – горячо заговорила Холли, – мне так же не хочется с тобой разговаривать, как и тебе со мной. Но я не хочу обижать родителей, они и без того настрадались. Я принесу пару журналов, мы сядем и притворимся, что читаем. Тогда нам не нужно будет говорить ни слова. Хорошо?
– Согласен, – откликнулся Том.
Она была в комнате Питера. Одним быстрым взглядом Лаура охватила все – плакаты, книги, стереосистему, льняные занавеси на окнах – бежевые с пропущенной по ткани красной нитью. На видном месте, на комоде, стояла фотография Питера. На нем был праздничный костюм, лицо серьезное. Он был снят на фоне каких-то похожих на трубки предметов, украшенных сверху сложным металлическим орнаментом. Лаура остановилась перед фотографией.
Прошла минута или две. Потом Артур заговорил:
– Ему здесь тринадцать. Это был день его бар-мицвы. Вы знаете, что это?
– Я читала, что это что-то вроде конфирмации.
– Да, что-то подобное. Мальчик, прошедший обряд бар-мицвы, считается взрослым, он становится полноправным членом общины. Он умеет отличать хорошее от дурного, осознает заповеди своего народа, передаваемые от отца к сыну со времен Моисея…
Артур замолчал и отвернулся к окну, пряча лицо. Затем снова заговорил:
– В тот день он произнес замечательную речь, все о ней долго вспоминали. Его интересовали проблемы экологии, он создал в школе экологический клуб. Об этом он и говорил: как сыны Израилевы пришли в страну меда и молока, как они берегли землю, дарованную им Богом, как и сегодня мы должны беречь нашу планету, чтобы нашим детям досталась… – Он опять замолчал, не в силах продолжать.
Лаура поняла, что он скорбит по двум сыновьям: мальчику, которого он растил с такой любовью, гордости семьи, и другому, незнакомцу, который сидит сейчас внизу, плоть от его плоти.
Маргарет тихо объяснила:
– Там на заднем плане свитки, на которых написаны законы – первые пять книг Библии, той ее части, что вы называете Ветхим заветом. Украшения называются коронами, они – знак нашего почитания пяти книг.
– Понимаю.
Знакомое лицо, лицо Тимми, наложенное на эти странные предметы, плыло у Лауры перед глазами. Все было так невероятно, гигантское недоразумение. Повисшее в комнате молчание было каким-то звенящим.
– Расскажите мне, как все было с самого начала, – сказала наконец Лаура, – а я потом расскажу вам
