«Почему он совсем другой? – думала она. – Он сидит рядом, и даже не взглянет на меня».

Она видела его лицо в профиль; губы были сжаты, словно он был чем-то раздражен. Ни следа доброжелательного оживления, переполнявшего его вчера вечером. «Может быть, он хотел провести день по-другому, а родственники ему и вчера надоели? Но я-то чем виновата?» – уныло думала она, глядя в запущенный сад с неухоженными клумбами вянущих от жары хризантем и астр. Она никак не могла придумать, о чем заговорить, и сидела молча в старом кресле-качалке, поскрипывающем при каждом ее движении, положив руки на колени, обтянутые хлопчатобумажной юбкой цвета малины, и рассматривая ссадину на одном пальце и колечко с маленьким рубином – на другом.

Зазвонил телефон, Френсис пошел в комнату.

– Какая неприятность! – донесся до Лауры его голос. Когда он спросил: – А какая больница? – она тоже вбежала за ним в комнату.

– Нет, не ваши тетки, – успокоил он ее. – Кузина Клер разбила ногу. Они остановились у бензоколонки, и она споткнулась, выйдя из машины.

Положив трубку, он повернулся к Лауре и предоставил ей выбор:

– Это случилось в десяти минутах езды от города. Они вернулись, отвезли Клер в больницу, – папа сам наблюдал за операцией, а теперь она у нас дома. Мы с вами можем сразу вернуться в город, а можем остаться здесь и поплавать. Решайте.

– Нет, вы решайте.

– Нет, не я.

– Ну, в таком случае я предпочитаю вернуться домой.

– Да, почему же? Вы и вправду хотите вернуться?

Его притворная настойчивость раздосадовала ее и, как потерявший последнюю надежду игрок, она пошла ва-банк.

– Я-то не хочу, но вы хотите, и я не хочу оставаться здесь против вашего желания. Так что давайте уедем!

Он уставился на нее словно в шоке:

– С чего вы взяли, что я не хочу остаться?

– Вы этого не сказали. Но вы не хотите. Шок сменился угрызениями совести.

– О, Лаура… Я вовсе не думал… – Такой всегда красноречивый, он мямлил, запинался, краснел от смущения:

– Простите меня… Я не думал… не хотел… у меня просто сейчас трудные обстоятельства, о которых я размышлял. Поймите меня, пожалуйста! – Он сжал ее руку. – Давайте останемся! В холодильнике полно продуктов, а потом мы еще не плавали. О'кей?

Она кивнула, а он повторил вопрос:

– Прощен?

– Прощен.

Несчастный случай с Клер дал тему для разговора. От инъекций антибиотиков разговор перешел к состоянию – или отсутствию медицины в Индии и других экзотических странах, где побывал Френсис. Но Лаура едва слушала, не сводя взгляда с длинных загнутых ресниц Френсиса, с его темных волос, блестевших на солнце, с его загорелой шеи, выделяющейся на фоне белой хлопчатобумажной рубашки. В ее мозгу возникли несвязные картинки прошлого – Френсис с теннисной ракеткой, Френсис, читающий, опершись на руку, – и воспоминание о том дне, когда она, остановившись посреди улицы, запретила себе вспоминать о Френсисе. И вот они были вдвоем, и ее грудь переполнял восторг и какая-то смутная тревога.

– Да вы не слушаете меня, – внезапно сказал Френсис.

– Я слышала каждое слово.

– Уйдемте отсюда, а то у вас лицо загорит. Посидим под тентом, пока ленч переваривается.

Потом они плавали в холодной воде, лежали на горячем белом песке, и снова плавали. Она думала, что он обратит внимание на ее желтое бикини, но он спросил только о золотом медальончике, который блестел поверх лифчика.

– Он открывается?

Она почувствовала в этом вопросе какую-то натянутость, желание отвлечься от того, что они лежат рядом на песке, почти обнаженные. Неужели ему вправду хочется знать, открывается ли медальон?

– Да, открывается, – ответила она, – хотите посмотреть, что внутри?

И она наклонилась к нему, так, чтобы он мог взять медальон, висящий между грудей, и открыть его.

– Я! – ошеломленно вскрикнул он.

«Да, я решилась на это, – думала Лаура, – наверное, я пьяна от солнечного света». – Вслух она сказала:

– Я влюбилась в вас, когда была еще ребенком, в десять или двенадцать лет. Вы не знали?

Он сел, обхватив колени руками и глядя на озеро. Она, испуганная своим признанием, тоже села, глядя на него и бормоча:

– Надеюсь, вы не сердитесь! – Лаура старалась придать своему голосу тон легкой шутки.

– Нет, конечно, нет… – Но лицо его было напряженным и даже гневным, – на кого он сердился? На нее? На самого себя?

Он молчал, и у нее не было иного выхода, кроме как продолжать игру:

– Когда мне было одиннадцать, вы сказали, что, будь я старше, вы женились бы на мне.

Он порывисто повернулся к ней, широко раскрыв глаза:

– Я так сказал? Не помню. Я не должен был этого говорить – это была подлость.

– Почему подлость? – вскричала она, встревоженная. – Просто шутка, шутливый комплимент. Разве это значило, что вы дали мне слово? Я и не думала принимать это всерьез.

– Ничего вы не знаете, и я тоже.

Она не поняла его и спросила, о чем он говорит; он не ответил, прошел до конца пляжа, вернулся и сурово сказал:

– Нам надо ехать обратно. Одевайтесь.

У нее защемило сердце. Очевидно, случилось что-то, чего она не понимала. Что-то бессмысленное. Почему он вчера, стоя у фортепьяно, смотрел на нее таким ласковым, задумчивым взором, а сейчас этот резкий голос, стремительная походка – она едва поспевает за ним, идя через садик, наполненный тяжелым запахом увядающих хризантем. Они вошли в дом, дверь захлопнулась. Он обернулся и увидел слезы, текущие по ее лицу.

– Бог мой! – воскликнул он. – Бог мой, не плачьте. Не плачьте, Лаура. Я не хотел причинить вам боль.

Но слезы лились потоком. Он обвил рукой ее плечи, и она уткнулась лицом в его грудь. Он гладил ее по спине, пока слезы не утихли.

Но они по-прежнему стояли, прижавшись друг к другу. Никогда в жизни они не были так близки друг другу – разве что во снах. Их тела прилаживались друг к другу, наполнялись жаром. Объятие становилось все теснее, но вдруг он разорвал его, разжав руки Лауры, обнимавшие его за шею.

– Нет! Нет! – закричал он.

Она готова была заплакать от ярости и унижения, но он так же отчаянно закричал:

– Дорогая Лаура! Моя дорогая Лаура!

Она прошептала в его растерянное лицо:

– Что это? Что это?

– Ничего. Одевайся же. Уедем отсюда.

– Ты мне что-то не говоришь. Скажи, ты должен сказать.

Он покачал головой:

– Ничего. Что-то нашло на меня и ушло, исчезло. Ничего нет.

– Ты сказал – «дорогая Лаура».

– Да. Ты всегда была мне дорога. Милое, мудрое дитя. Я любил тебя, как любят необыкновенного ребенка. – Он замолчал, пытаясь побороть желание и опасаясь выдать себя, сел рядом с ней. – Как я