расти.

– Вы рассматриваете меня как медик.

– Но это было так?

– Да, так.

– Ну, рассказывайте о себе. Вы получите степень в будущем году, а потом?

– Буду давать уроки игры на фортепьяно и совершенствоваться в музыке.

– Если не выйдете замуж и не начнете растить детей.

Лаура почувствовала, как кровь прихлынула к ее сердцу; она побледнела, потом снова залилась румянцем.

– Пока я это не планирую. – Закрыв эту тему, она спросила оживленно: – Ну, а вы? Покончили с Бостоном, Калифорнией, Индией и прочим?

– Да, окончательно. Осяду в Нью-Йорке, начну частную практику с компаньоном-врачом. Буду одновременно работать в больнице.

– Итак, с путешествиями покончено, – повторила она с натянутой улыбкой, ожидая… Чего же? Она сама не знала.

– Да уж пора мне осесть на одном месте, не правда ли?

– Да, конечно.

Легкий ветерок раскачивал над ними японский фонарик. На лицо Френсиса набегала легкая тень, в которой четко обрисовывались тонкие очертания его подбородка и приподнятых кверху уголков губ. Эти словно улыбающиеся линии его рта противоречили меланхолическому выражению его темных, осененных густыми ресницами глаз. Откачнувшийся фонарик осветил верхнюю половину его лица, и Лаура увидела, что он смотрит на нее задумчиво.

– Рядом с вами я чувствую себя стариком, – сказал он.

– Как это? В тридцать пять лет? Он покачал головой.

– Наверное, это потому, что я знал вас с раннего детства. Не так много лет, как много перемен. Я гляжу на вас и не верю, что вы были ребенком, которого я учил читать; девочкой, которая неумело играла со мной в теннис. А теперь…

– Ты монополизировал Лауру, – сказал подошедший к ним доктор Элкот, – а у меня к ней просьба. Поиграйте нам, дорогая, что за вечер без музыки?

Разговор прервался в самый волнующий момент, но Лаура бодро ответила:

– С удовольствием. А что сыграть?

– Может быть, джазовые мелодии?

– Постараюсь. Но я еще только учусь, и никто меня не приглашал с концертами в Новый Орлеан.

– Ну, вы скромничаете. А вот наш инструмент расстроен, к сожалению…

Музыка донеслась до лужайки, и некоторые гости, взрослые и подростки, зашли в комнату послушать, но скоро заскучали и вернулись в сад. В гостиной остался только Френсис; он стоял у пианино, глядя на Лауру. Он смотрел в ее лицо, а не на пальцы, бегающие по клавишам… она вдруг перестала играть.

– Вы устали? – ласково спросил он.

– От джазовых мелодий. Я их не люблю. И они не подходят к этой ночи.

Ночь была полна звуками голосов, шуршанием листьев, тихим стрекотом сверчков и цикад.

– Кажется, Генри Джеймс сказал, что «субботний вечер» – два прекрасных слова в английском языке. Может быть, «субботняя ночь» – тоже, – сказал Френсис.

Тогда я сыграю «Маленькую ночную серенаду»!

– Чудесно!

Пальцы ее бегали по клавишам, а он стоял, задумчивый, вертикальная морщинка пролегла между бровей. И в такт музыке в голове ее настойчиво звучал вопрос: «Что же будет? Что же будет?»

Она доиграла, и он сказал:

– Это было прекрасно.

– Нет, нет, я плохая музыкантша. Когда вы к нам придете, я заведу вам пластинку, и вы поймете разницу.

– Может быть, и так, ведь я не музыкант. Но вы тронули мое сердце, и с меня этого довольно.

– Вы с Френсисом долго говорили вечером, – заметила Сесилия, когда они возвращались через неосвещенную лужайку перед своим домом.

– Да, мы посидели с ним в доме. Там было потише, подальше от детишек.

– Его отец разочарован, что Френсис не останется работать в нашем городе – метит повыше, – сказала Лилиан, – и имеет на это право, но все-таки это не очень хорошо по отношению к отцу. Я надеюсь, что ты никогда не вздумаешь сбежать от нас в Нью-Йорк или еще куда-нибудь.

– Да мне это и в голову не приходило.

Такого ответа они от нее и ждали. Но вдруг… вдруг Френсис позовет ее к себе? Как он глядел на нее вчера вечером… Два часа они сидели в доме и разговаривали. Может быть… Может быть…

Настенные часы в небольшой гостиной пробили половину первого… Когда они пробили три, Лаура все еще не могла заснуть, перебирая, словно четки, одни и те же мысли: – «Я хочу, чтобы он любил меня… Я знаю, что он не любит меня… Я не знаю, любит ли он меня… Его взгляд… – И снова: – Я хочу, чтобы он любил меня». Пробило четыре часа, и Лаура заснула.

– Как долго ты спала! – удивилась тетя Лилиан.

– Я почему-то полночи не могла заснуть…

– Это оттого, что ты в одиннадцать вечера пила кофе в гостях, – заметила Сесилия. – Надо было сказать, чтобы тебе дали кофе без кофеина.

С раннего утра палило солнце; кончики травинок на лужайке уже побурели. Лето выдалось очень жаркое.

– Ты знаешь, родственница доктора, Клер, пригласила нас в свой домик на озере, – сказала Лауре Лилиан, – любезно с ее стороны.

– Не забудь пластиковый мешочек для мокрых купальников, Лаура, – напомнила Сесилия.

Лаура оторвалась от газеты.

– О-о, и я тоже приглашена?

– Разве ты не слышала вчера вечером? Пригласили Элкотов и всех нас. Ты поедешь в машине с Френсисом.

– А далеко ли?

– Час езды или немного больше.

Час наедине с Френсисом, без посторонних! Целый час!

Лаура зевнула и почесала за ухом кота.

– Ох, как будет хорошо поплавать в озере в такую жару! Целый день не вылезу из воды.