попросил соединить его с нью-йоркским номером и в ответ услышал, что в данный момент это невозможно, но если он соизволит немного подождать, ему перезвонят. Он сел у телефона и стал ждать.
Пришла Ева. Она искала его. Он поднял голову, когда она появилась в его кабинете.
— Как Лора?
— Плохо. Никак не может оправиться от потрясения. Она не плакала, просто вдруг задрожала, затряслась. Я уложила ее в постель, укрыла электроодеялом. Дала ей снотворное. Больше не знала, что делать.
Ева подошла к нему, он ее обнял. Какое-то время они молчали, утешая друг друга без слов. Потом она отстранилась, отошла к его большому креслу, села. «Вид у нее бесконечно усталый», — подумал он.
— Что ты делаешь? — спросила она.
— Жду, когда меня соединят с Алеком. Я позвонил в Нью-Йорк.
Она посмотрела на часы.
— Который там час?
— Половина второго.
— Он будет на месте?
— Надеюсь.
— Что ты ему скажешь?
— Скажу, чтоб первым же самолетом вылетал домой.
Ева нахмурилась.
— Скажешь ему, чтоб возвращался домой? Но Алек…
— Он должен приехать. Все слишком серьезно.
— Не понимаю.
— Я не хотел тебе говорить. Было еще одно письмо. И Люси умерла не естественной смертью. Ее отравили.
8
Роскенуин
Светало. Воскресное утро. Огромный лайнер вынырнул из облаков, плывущих над Лондоном, сделал один круг, скорректировал курс захода на посадку и через несколько минут безупречно приземлился в Хитроу.
Дома.
Алек Хаверсток лишь с одной небольшой сумкой быстро прошел иммиграционный и таможенный контроль, вышел в зал прилета, оттуда — на улицу, в серую влажную прохладу английского летнего утра.
Огляделся, высматривая свою машину, нашел ее. Темно-красный БМВ. Рядом стоял Роджерсон, работавший водителем в его компании. Роджерсон всегда строго соблюдал формальности, и, хотя это было воскресенье, его официальный выходной, он прибыл в аэропорт при полном параде: форменная фуражка, кожаные перчатки и прочее.
— Доброе утро, мистер Хаверсток. Как долетели?
— Спасибо, отлично. — Хотя он в самолете глаз не сомкнул. — Спасибо, что пригнал автомобиль.
— Не стоит благодарности, сэр. — Он взял у Алека сумку, поставил ее в багажник. — Бензобак полный, вам не придется делать остановку в пути.
— А как ты доберешься в город?
— На метро, сэр.
— Извини, что пришлось побеспокоить тебя в воскресенье. Я тебе очень признателен.
— Всегда готов, сэр. — Банкнота в пять фунтов, которой отблагодарил его Алек, мгновенно исчезла в его руке, одетой в перчатку. — Большое спасибо, сэр.
Светлело. Деревни, стоявшие по обеим сторонам от автострады, по которой он мчался, постепенно просыпались, оживали. К тому времени, когда он добрался до Девона, уже начали звонить церковные колокола. К тому времени, когда он переехал по мосту через реку Тамар, солнце уже поднялось высоко, а по дорогам во все стороны двигались воскресные потоки машин: все спешили кто куда.
Мили проносились почти незаметно. Шестьдесят, пятьдесят, сорок миль до Тременхира. Он достиг вершины возвышенности, и дорога потянулась вниз — к северным эстуариям, к песчаным дюнам, к морю. Он видел небольшие холмы, увенчанные монолитами и гранитными пирамидами, которые стояли там с сотворения мира. Дорога резко повернула на юг, к солнцу. Он увидел другое море — море, покрытое рябью солнечных бликов. Увидел яхты — должно быть, регата, — узкие пляжи с шумными счастливыми отдыхающими.
Поворот на Пенварлоу. Он покатил вверх по холму, по знакомым узким дорогам, в мгновение ока проехал через деревню, свернул в такие знакомые ворота.
Половина первого.
Ее он увидел сразу. Она сидела, подтянув ноги к подбородку, на ступеньках парадного входа Тременхира. Ждала его. Интересно, давно она так сидит? Он остановился, заглушил мотор. Она медленно поднялась на ноги.
Он отстегнул ремень безопасности, вышел из машины и встал у открытой дверцы, глядя на нее. Друг от друга их отделяло небольшое расстояние. Он увидел ее прекрасные серые глаза — лучшее, что досталось ей от матери. Она выросла, превратилась в высокую длинноногую девушку, но не изменилась. Ее волосы, некогда длинные и темные, теперь были короткими и выгоревшими, приобрели соломенный оттенок. Но она не изменилась.
— Не прошло и полгода, — промолвила она.
Жесткость этих слов нивелировала дрожь в ее голосе. Он захлопнул машину и раскрыл объятия.
— Папа! — воскликнула его дочь, бросаясь к нему. Она расплакалась у него на груди.
Позже он пошел наверх искать жену. Она была в их спальне. Сидела за туалетным столиком, расчесывая волосы. В комнате было прибрано, свежо, постель заправлена. Корзину Люси уже унесли. Их взгляды встретились в зеркале.
— Дорогой.
Она выронила щетку, повернулась и упала ему в объятия. Он поднял ее на ноги, и они долго стояли в тесной близости. Держа в объятиях хрупкую фигурку жены, он чувствовал биение ее сердца. Он поцеловал ее душистые волосы, погладил.
— Лора, родная моя.
— Я специально не пошла вниз, — глухо произнесла она ему в плечо. — Хотела, чтоб сначала ты увиделся с Габриэлой. Чтобы она первая встретилась с тобой.
— Она меня ждала, — сказал он. — Сожалею, что так случилось с Люси.
Он почувствовал, как она мотнула головой, молча, не желая говорить о трагедии из опасения, что не выдержит и заплачет.
Он не сказал: «Я куплю тебе другую», ибо это было бы все равно что сказать убитой горем матери: «Я куплю тебе другого ребенка». Для Лоры другой такой никогда не будет. Быть может, со временем у нее появится новый щенок, но это не будет вторая Люси.
Через несколько минут он бережно отстранил ее от себя, посмотрел ей в лицо. Она загорела, больной уже не казалась, но вид у нее был печальный. Он заключил в ладони ее лицо, большими пальцами водя по темным кругам под ее глазами, будто пытался стереть эти отметины.
— Ты говорил с Габриэлой? — спросила она.
— Да.
— Она тебе сказала?
— Да.
