type='note'>[45] я стала жить с ним. В Лондоне ему не очень везло, и мы решили приехать сюда. Здесь уже обосновались его приятели, и они помогла нам найти жилье. Мы снимали маленький домик на пустоши, в Ланьоне, так себе жилье. С этим не сравнить. Даже туалета не было.
— Сколько твоему малышу?
— Десять месяцев.
— И… Вы с Кевом все еще вместе?
— Боже, нет. Он меня бросил. Вернулся в Лондон. Мне пришлось выселиться: домовладелец был против, чтобы я жила там одна. Да и я все равно не смогла бы платить за жилье.
— И как ты поступила?
— А что мне оставалось? Выселилась. Мэти Томас… Ты знаешь Мэти Томаса?
— Я никого не знаю.
— Он приютил меня у себя на пару ночей, а потом Ивэн привез меня сюда. Ивэн — компаньон Мэти.
— Он только что накормил меня завтраком.
— Правда? — Друзилла улыбнулась. — Красавчик, да? Потрясный парень. Я от него без ума. Охотно завела бы с ним роман.
— Его мать?..
— Ева? Чудный человек. И адмирал тоже. Ты знакома с адмиралом?
— Нет, я никого здесь не знаю, я же говорила.
— Собственно, вот и все наше общество. — Габриэла застала Друзиллу в благом расположении духа, когда ее тянуло на откровенность. — Правда, есть еще старая няня, дряхлее, чем сам Господь Бог, и противная, жуть. — Друзилла задумалась. — Хотя нет, — она поморщила нос, — я к ней несправедлива. В целом она неплохая старуха. В Труро ездит каждую среду, в свой выходной. Однажды я попросила ее купить бутылку «Райбины»[46] для Джоша, здесь на почте этого не бывает. Как-то она привезла ему маленького кролика. Не настоящего, игрушечного, с ленточкой на шее. Такой игрушки у него никогда не было. С ее стороны это было очень мило. Но видела бы ты ее лицо, когда она отдавала его мне! Кислое, будто лимонов объелась. Бывают, конечно, на свете странные люди. Но старики вне конкуренции.
— Кто еще здесь живет?
— Лора. Какая-то родственница адмирала. Приехала сюда поправить здоровье. Она перенесла операцию. Но она здесь не живет. Просто гостит. Ну и наведываются еще всякие дармоеды. Таскаются туда-сюда. Потом есть садовник и его жена — она помогает иногда по дому. И еще одна женщина, миссис Мартен, она в деревне живет, но я ее терпеть не могу.
— Она тоже по дому помогает?
— Что ты, нет. Она — подруга Евы. На мой взгляд, чванливая стерва. Слова доброго мне ни разу не сказала и на Джоша ни разу не взглянула. И дня не бывает, чтобы она не появилась здесь. То одно ей нужно, то другое. Пользуется добротой хозяев. Понимаешь?
Габриэла не понимала, но, не желая прерывать поток интереснейшей информации, согласно кивнула.
— Честно говоря, мне кажется, ей не нравится, что я здесь живу. Хочет, чтобы все внимание доставалось ей. Тут на днях вечером приходила на коктейль… Они все сидели на солнышке перед домом Ивэна, пили шампанское. Адмирал и меня позвал. Но я как увидела ее, сказала «нет», ушла в дом и закрыла за собой дверь. А они шампанское пили. Я бы тоже не отказалась…
Друзилла умолкла на полуслове, ибо позади них, в доме раздался негодующий плач маленького ребенка, который только что проснулся и думал, что его бросили.
— Это Джош. — Друзилла поднялась с порога и скрылась в доме.
Через минуту она вновь появилась с малышом на руках. Она села, поставила сына на землю пухлыми голыми ножками, зажала его между коленями. В мятой ночной сорочке, он был невероятно толстеньким и смуглым. Черные глаза, как пуговки; волосы реденькие.
— Так кто мой утенок? — нежно обратилась к малышу Друзилла, прижимаясь губами к его пухлой шейке.
Не обращая внимания на мать, он с любопытством рассматривал Габриэлу. Потом улыбнулся, обнажив два маленьких зубика. Габриэла протянула к нему руку. Он схватил ее за палец и потащил его в рот. Она не позволила, он обиделся, заревел. Друзилла снова поцеловала его, прижала к себе и принялась неспешно раскачиваться с ним взад-вперед.
— А ты… Когда ты забеременела, тебе не приходила в голову мысль сделать аборт? — спросила Габриэла.
Друзилла подняла голову, поморщила нос в отвращении.
— Что ты, нет! Что за дикая идея?! Чтобы отказаться от Джоша!
— А у меня тоже будет ребенок, — призналась Габриэла.
— Серьезно? — В голосе Друзиллы слышался не только восторг, но и глубокий интерес. — Когда?
— Еще не скоро. Я только что узнала, что беременна. Тебе первой сказала.
— Ну ты даешь!
— Только не говори никому, пожалуйста, ладно?
— Могила. Знаешь, кто его отец?
— Конечно.
— А он знает?
— Нет. И не узнает.
Друзилла одобрительно улыбнулась. Она уважала независимых женщин.
— Молодчина, — похвалила ее Друзилла.
Мэй лежала в постели, разбуженная тихими голосами, журчавшими под ее окном. Ее зубы лежали в стакане, стоявшем рядом. Накануне вечером она повозилась немного со своим альбомом, вклеила несколько симпатичных снимков, потом смотрела телевизор, пока не кончились передачи. Однако в старости засыпать нелегко, и уже начал заниматься новый день, прежде чем ее наконец-то сморил сон. И вот теперь…
Вытянув руку, она нащупала свои очки, надела их. Взяла свои наручные часы. Без четверти девять. Времена меняются. В былые дни она поднималась с постели в половине седьмого, а то и раньше, если нужно было кормить малыша. Тихий говор не умолкал. Приятные голоса, решила Мэй. Интересно, кто бы это мог быть?
Через какое-то время она встала, надела зубные протезы, накинула халат, подошла к окну и раздвинула шторы. Внизу двор заливал солнечный свет народившегося нового дня. На пороге своего домика сидела Друзилла, а рядом с ней — какая-то девушка. Наверняка, одна из ее странных подружек.
Мэй не стала высовываться в окно, это было не в ее привычках. Она просто смотрела на них. Незнакомая девушка была в брюках, и волосы у нее, похоже, были крашеные. Мэй поджала губы, чтобы протезы встали на место. Она увидела, как из своего дома вышел Ивэн и через двор зашагал к девушкам.
— Ну что, никто еще не проснулся? — обратился он к ним.
Мэй открыла окно.
— Я проснулась, — сообщила она ему.
Он остановился, поднял голову.
— Доброе утро, Мэй.
— Вы что это разболтались там с утра пораньше? — спросила Мэй.
— Мэй, будь другом, сходи посмотри, мама уже встала? Прямо сейчас. Мне нужно увидеться с ней перед тем, как я уеду на работу.
— Подожди, оденусь только.
— Нет времени. Иди так. Ты в своем халате неотразима.
Мэй вознегодовала.
— Бесстыдник.